Андрей Краско на данный момент, наверное, входит в пятерку самых востребованных российских актеров. Отличаясь неповторимой индивидуальностью и несомненным обаянием, он безоговорочно убедителен в каждой из своих ролей — вне зависимости от того, герой это или антигерой. Неоднозначен и его герой — главный инженер Скоросько в сериале «Охота на изюбря».
— У вас есть агент, который помогает вам разобраться с многочисленными предложениями новых ролей? — У меня есть агент, который, как говорят все директора, является одним из лучших профессионалов в стране. Это Лиза Круцко — жена Марата Башарова, она занимается мною только год. Но за этот срок мы много чего успели, потому что она умеет совмещать разные проекты, без нее я бы просто не рискнул дать согласие на участие во всех этих фильмах. Был момент, когда она сумела развести во времени семь проектов! Правда, я понял, что очень устаю, и мы решили больше таких рискованных экспериментов не проводить. Лучше поменьше, поинтереснее, но… не дешевле (смеется). — Вы на данный момент один из самых востребованных отечественных актеров. Порой на телевидении одновременно по разным каналам демонстрируется сразу несколько картин с вашим участием, переключаешь с одного на другой — и видишь знакомое лицо, внешне практически не меняющееся. — Надеюсь, оно не слишком вам надоело? — Нет, что вы. Но вот западные актеры, например, активно используют достижения современного пластического грима, стареют, молодеют по необходимости, теряют и набирают килограммы. А вы, насколько можно судить, не жалуете внешние метаморфозы? — Дело в том, что пластического грима того качества, которое есть там, у нас нет, нет людей, которые им владеют, умеют пользоваться на должном уровне. Это раз. Во-вторых, если вы обращали внимание, в «Звездных войнах» они загримированы так, что там, по-моему, становится уже все равно, какой актер. А нас берут за то, что лицо узнаваемое, так я думаю. И потом, чем меньше на лице косметики, тем мимика живее, естественнее. Ну а некоторые просто гримироваться не любят. Гримеров любят, а гримироваться — нет. Это я. Хотя, надо вам сказать, что для «Линий судьбы», где я играл азербайджанца, я поправился по просьбе режиссера на двенадцать килограммов. И покрасился в черный цвет. Даже брови и ресницы покрасил. — Сложно было вес набирать? — Вы знаете, если надо, у меня что-то щелкает внутри, и я ем точно так же, сплю ровно столько же, но из-за этого щелчка у меня происходит какая-то перестройка в организме, и я начинаю поправляться, и наоборот. — Как вы считаете, у вас есть амплуа? — Вообще-то у меня амплуа «простак», ну я же не герой-любовник. Я учился в ЛГИТМиКе — Ленинградском государственном институте театра, музыки и кино. И в годы учебы за мной закрепилось именно это амплуа, ну и еще я могу быть резонером. Я играл простаков, слуг, на графов я не тянул. Только вот, пожалуй, теперь могу сыграть такого графа, какие сейчас появились в нашей стране. — Вы часто играете в картинах, затрагивающих трагические события из истории нашей страны, достаточно назвать «72 метра», «Гибель империи». Интересно, а для себя вы поняли, что происходило с Россией на разных этапах, в чем причины всех этих трагедий? — Знаете, Жванецкий сформулировал этот феномен в одной из своих миниатюр еще советского времени: «Ну народ — в драке не выручат, в войне победят!» К сожалению, сплочение происходит только вокруг каких-то катастроф. А так, по-моему, последней настоящей радостью, объединившей наших людей, стал полет Гагарина в космос. Тогда никто не выгонял людей на демонстрации. Они свешивались из окон, сами, по собственной воле высыпали на улицы, искренне ликовали. Но чаще всего исторические события прошлого прокомментировать можно словами поэта: «Умом Россию не понять…», и вообще никак не понять, добавлю от себя. Ну как можно было, скажем, на Александра II, который сделал все для народа, совершить семь покушений и в результате убить?! Это был самый демократичный царь! А если бы Николай поступал с большевиками так, как они поступили с ним? Никакой революции бы не было. — Вы сейчас работаете над ролью в театральном проекте. Расскажите, пожалуйста, что это будет. — Это будет спектакль по пьесе Виктора Мережко «Мужчина на час», или «Мужчина по выходным», — проект Валерия Левушкина. Надо сказать, что я еще и ставлю данный спектакль как режиссер, в Москве это мой первый опыт в данном качестве, а вообще для меня это четвертая постановка. Фамилии актеров обязывают соответствовать: Смирнитский, Жигалов, Долинский, Чернов, видимо, будет Стеклов, из актрис — Могилевская, Настя Стоцкая, Аня Терехова и, наверное, Граня Стеклова. Это два состава. У меня вызывает огромное уважение, как ведут себя актеры: все сидят и наблюдают за репетициями друг друга, даже если у них на сегодня больше сцен не будет. Никто не уходит, несмотря на занятость, все следят за работой партнеров, пусть даже и из другого состава. — Наверное, вам часто задают этот вопрос, но, поскольку ответа на него не знаю, позволю себе поинтересоваться лично: серьга в ухе — какая история с ней связана? — Обычно я отвечаю, что у меня папа цыган или казак. Но на самом деле это связано было с очередной ролью. Несколько лет назад, когда-то, когда ситуация с кино была сложная, но остатки его еще шевелились, мне предложили сыграть казака. А у казаков эта серьга означала, что перед вами либо единственный сын, либо младший, либо главный кормилец. Во время войны, когда из строя вызывали казака, он делал шаг вперед и по команде «равняйсь!» поворачивал голову. И так как казаки себя берегли, тех, у кого в ухе была серьга, на опасное задание не посылали. Ну и вот в то время я пришел как-то раз к друзьям, где оказалась в гостях компания рок-музыкантов, в том числе и Юра Шевчук. И они сказали: «Ты что, старик, это же так просто!» Взяли кусок хлеба, медицинскую иглу, обмакнули ее в водку, положили кусок хлеба под мочку, проткнули мне ухо и тут же вставили серьгу. А вообще, мне нравится серьга, просто нравится. — И вам так очень идет. А что в своей профессии вы больше всего не любите? — Репетиции, съемки и спектакли. — Что же остается? — Мне очень нравится быть артистом…
