Сегодняшнее меркантильное время поставило творческого человека перед тяжелой, порой неразрешимой проблемой. Оказалось, что создать произведение искусства — это еще не самое сложное. Куда как сложнее его издать. В том, что прилавки книжных магазинов, теле- и радиоэфир заполнены нынче низкосортной продукцией, виноваты не столько творцы, сколько те, кто предоставляет им средства для реализации их творений, то бишь спонсоры или меценаты — уж кому как нравится.
Эти, последние, чаще всего сами абсолютно не разбираются в истинной ценности того, что с их легкой руки обретает материальное существование. Они почитают себя спасителями культуры, являясь на самом деле ее растлителями. И как редко можно встретить человека, не просто дающего деньги под тот или иной творческий проект, но и обладающего тонким чутьем на неподдельное, действительно достойное права на жизнь. О таком человеке — Дмитрии МАКАШИНЕ, погибшем в июне прошлого года, — рассказал ярославский поэт и музыкант Дмитрий Семенов. До сих пор я не пережил эту смерть. Я даже не знаю, что это значит — пережить чью-то смерть. Прошло больше года, как Димы Макашина нет рядом. Казалось бы, боль должна утихнуть, но она не утихает, она обостряется все сильнее. Так много связывало, так много было пережито вместе горьких и веселых минут. Это было насыщенное время. Мы вместе работали, вместе отдыхали, в основном в клубе «Партизан» или в «Народном бильярде», ездили на шашлыки, ходили друг к другу в гости. Я тогда участвовал сразу в нескольких литературных и музыкальных проектах — в частности, играл в рок-группе «Drive Studio» в стиле ритм-энд-блюз. Довольно часто мы выезжали с концертами, чаще всего в рыбинский арт-клуб «Перекресток». Дима всегда сопровождал нас — послушать музыку, пообщаться с нашими друзьями в Рыбинске. Он очень любил музыку и музыкальную тусовку. Любимой его группой была «Ария». И хотя музыкального слуха у Димы не было, но пропустив граммов по сто, мы с упоением распевали кипеловские «Жанну» или «Я свободен…», и его воодушевление восполняло недостаток слуха. После концерта мы сидели с арт-директором клуба «Перекресток» Заниным в гостинице, разговаривали, и мне казалось, что Диму больше нашего занимали планы на будущее, с таким воодушевленным интересом принимал он участие в спорах и обсуждениях: где и какие концерты проводить, кого приглашать. Дима очень тонко чувствовал людей, и если не сходился с человеком сразу, то уже не сходился с ним никогда. И как правило, его мнение принималось нами безоговорочно. Когда мы играли, он танцевал или стоял где-нибудь недалеко от сцены, поддерживая нас или подпевая, и очень обижался, если охрана не пускала его к нам за кулисы после концерта. Тогда кто-нибудь из нас шел ему на выручку и проводил в святая святых. Обсуждая с Димой свои творческие планы, я всегда поражался умению человека, в общем-то далекого от музыки, логически обосновывать свое мнение, выражать его просто, доказательно. Если наша группа не обладала информацией о каких-либо мероприятиях — концертах, фестивалях, которые бы мы хотели посетить в качестве слушателей или участников, то Дима всегда выручал нас. До сих пор не знаю, откуда и как изыскивал он нужные нам сведения буквально за несколько минут, на ходу вспоминая имена каких-то нужных людей, их телефоны. Добывание хлеба насущного отнимает у творческого человека массу времени. Но подступают такие минуты, когда хлеб становится менее насущен, чем то дело, которым живет твоя душа. Для того чтобы записать собственный музыкальный альбом, мне потребовалось оставить бакалею, которой я занимался и которая давала мне средства к существованию. И Дима Макашин поддержал меня тогда. Он понимал, что реализация творческих планов куда как важнее всего остального в моей жизни и в жизни таких, как я. Не так часто в наше экономически зависимое время можно встретить людей, обладающих столь тонким чутьем и пониманием внутреннего мира человека. Через год я подарил ему свой компакт-диск. Помню, он положил мне руку на плечо и сказал: «Семенов!..» И мы друг друга поняли. Но Дима увлекался не только музыкой. Незримо участвовал он и в современной литературной жизни Ярославля, с неподдельным интересом читая все сборники литературного объединения «Третья пятница», а позже журнал «Русский путь», где я начал работать летом 2003 года. Читать он любил, хотя я так и не разобрался в его литературном вкусе — наряду с серьезными произведениями классической и современной литературы он мог с увлечением за несколько дней буквально проглотить вышедшие в то время четыре книги про Гарри Поттера, а потом восхищаться ими до утомления. В наших сборниках ему нравились стихи Ольги Люсовой, с которой я его позже познакомил, а в первом номере журнала понравились рассказы Олега Гонозова «На три буквы». Он все просил, чтобы я добыл ему экземплярчик насовсем. Я обещал, но сдержать обещание не успел. Кстати, это Димино умение восхищаться, эмоционально воспринимать окружающий мир всегда завораживало и захватывало всех, кто его знал, в том числе и меня. Доля участия Димы во всех моих творческих планах, которыми я с ним делился, была несомненной. Творческий потенциал чувствовался и в нем самом. Я не раз спрашивал его: не хочет ли он сам написать что-нибудь на волне вдохновения, которая всегда ощущалась в нем после прочтения какой-нибудь книги или просмотра хорошего фильма. Но он только улыбался в ответ и говорил, что для этого существуют другие люди — талантливые. Себя он к таковым не относил, а когда я говорил, что талантливы все люди и надо только потрудиться найти себя, он, как правило, уходил от темы. Увлекался Дима и спортом. Был ярым поклонником ярославского «Локо», ходил на все игры этой команды. Он и меня увлек своим азартом. Мы делали ставки на спортивные события в букмекерских конторах, и очень часто Дима угадывал «экспрессы». «Экспресс» — это когда делаешь ставку сразу на несколько событий. Чтобы угадать, нужно хорошо знать положение команд, их сильные и слабые стороны, вообще разбираться в спорте. Однажды я спросил его: почему он делает ставку на аутсайдеров? Дима посмотрел на меня хитро и сказал: «У них уже десять поражений подряд. Не может же команда вечно проигрывать». Он поставил — и выиграл! Именно благодаря Диме Макашину я сумел осуществить большинство из своих творческих проектов. Он предоставлял мне возможность худо-бедно зарабатывать себе на жизнь, когда у меня случались финансовые проблемы, поддерживал меня морально в дни духовных кризисов. Не будь Димы, не было бы и некоторых сборников «Третьей пятницы», так как я брался за них, только предварительно получив его согласие на финансовую поддержку, в которой он, кстати сказать, никогда не отказывал. Сейчас, работая в литературном журнале и перечитывая множество рукописей, в большинстве своем бездарных, а особенно творений графоманов всех возрастов, я часто вспоминаю о Диме. Он не писал стихов, но какой свет нес он в себе! С каким искренним, напряженным чувством говорил о том, что его волновало! А за этими бесчувственными строчками, мертвыми лицами не то что сияния — маленькой искорки нет. Но они, обретя себе материальную базу, будут жить, а Дима ушел бесследно, унеся с собой чистый огонь истинного биения жизни. Обидно, что многие талантливые светлые люди не оставляют памяти о себе в произведениях искусства, их имен мы не встретим нигде. А какой-нибудь графоман-стихоплет Пупкин выплачет сколько-нибудь денег в городской администрации или у спонсоров, издаст пошленький сборничек и всю оставшуюся жизнь будет гордиться тем, что написал книгу для потомков. Вот парадокс и ужас современного мира! Незадолго до своей смерти Дима попросил почитать мою прозу, и я дал ему свой роман-сказку, написанный еще в юности. Через месяц, прочитав, он пришел весь в восхищении и сказал, что это надо издавать. Я объяснил ему, что там все нужно доводить до ума, что издать роман это не то что издать сборник стихов — тут работы на год-два и денег надо на несколько порядков больше, а у меня ни денег, ни времени. Дима откровенно, почти с детской наивностью не понял, как это не может быть времени на вещь, которая ему понравилась. Через несколько дней он уехал в Турцию. Когда вернулся, зашел ко мне показать фотографии. Больше мы не виделись. Диму убили на Красном Перекопе в ночь с 5 на 6 июня прошлого года. Ему был 31 год. Памяти Дмитрия Макашина Недожитость — странное пространство, Время, разделенное на многих. Недопетость — из того же ряда, Тишина, что ждет и просит звука. Пустота, ничем не разрушима, Означает две простые вещи: Жить сильней, за тех, кого любили, Допевать, пусть про себя, их песню. Високосный диптих 1 Может, ты в лазури поднебесья, В шуме ветра, в солнечном тепле… Не хватило времени и места На земле… Впрочем, нет. Один клочок нашелся — В полной безразличия стране На краю Осташинского поля В глубине. 2 Високосный… Хмурые картинки, Круговерти. Нет покоя, нет. Все болезни, смерти да поминки — Нам на споры времени ответ. Изредка душа светла и рада, Хоть не ясно чем — не уловить. Мутен разум, не настолько, правда, Чтоб не жить, не помнить, не любить.
