В одном из своих стихотворений поэт Сергей Галкин говорил:
И набравшая возраст черника
дарит зрению крепость руки.
Поживи-ка с мое,
дотяни-ка
до небес свои черновики…

В одном из своих стихотворений поэт Сергей Галкин говорил:

Видимо, все-таки многие из своих черновиков дотянул Сергей до небес. Он погиб в 24 года. Уже 13 лет минуло с того дня. А черновики его продолжают жить. Именно они остаются единственными свидетельствами таланта поэта. Не успел он при жизни издать ни одной книги. А теперь уж вряд ли кто возьмет на себя труд превратить его черновики в поэтический сборник. «Для стихов планета наша мало оборудована», — это еще Маяковский говорил.

Предлагаем читателям «Уединенного пошехонца» очередную подборку стихов Сергея Галкина, составленную из его черновиков.

Я ВЕРЮ

В НЕСБЫВШИЙСЯ СНЕГ

* * *

Смешная суета,

как хочешь назови меня — изгоя.

Я ведаю лишь сам,

что Я такое

и где поставить точку для креста.

Я был сегодня далеко от дома.

Так глубоко не видел еще глаз…

Там все однажды,

все единый раз,

а далее… легко и невесомо.

* * *

В мире существуют правила

эстетики,

законы природы.

Законы правил и правила законов.

Бывают исключения из правил

и законов,

бывают исключенья исключений

из законов и правил.

Я был исключительным двоечником

и не знаю мудрых правил и точных

законов.

Живу, создавая линию своего

знания,

создавая иллюзию свободы.

* * *

Б. Гребенщикову

Я могу проехать одну остановку,

но в конце концов с меня возьмут

штраф.

В этом деле я не способен

на ловкость

и второй ответ — контролер

всегда прав.

Мне сегодня не выкинуть слов

из песни,

но завтра буду петь то, что хочу.

И если я сегодня отлучен от пенсий,

то завтра я заплачу.

Глупо жечь спички на выжженном

месте,

легче напрячься купить билет.

Среди всевозможных удобных

отверстий

Я выбираю — НЕТ.

ПОРТРЕТ

Вчера ходил я к человеку,

был разговор, как странно,

будто говорили мы

аж через сотню метров

и ветер уносил слова.

И даже тень моя на дне бокала

поморщилась,

а музыка терпела,

вслух подражая нашим

перепонкам.

Вдруг понял я:

посредственность лишь переходит

в хитрость,

а непосредственность чужого

не пускает

туда, куда и входа нет.

Но именно за это не простил бы

так отшутившееся время.

Когда б не удивленные глаза,

проинкрустированные тонким

любопытством,

где со стыдом рифмуется

слабинка.

Ее сведенные колени и бокал,

увитый пальцами,

но и не больше…