Она имеет право заходить в алтарь вместе с батюшкой, разжигать и подавать ему кадило, добавлять масло в лампадку, прибираться внутри алтаря. Такая честь выпадает лишь девственницам, и она в их числе, хотя ей без малого уже 70 лет. Так и не выйдя замуж, она связала свою судьбу с Богом.

КРАПИВИНСКАЯ НОВОРОЖДЕННАЯ

В Черново ее перевезли еще годовалую, но она и сейчас ходит полюбоваться тем живописным местом, где стояла когда-то ее родная деревня Крапивино. Почему так назвали деревню, не могут сказать даже старожилы, ведь крапивы здесь никогда не было, а росли только красивые розовые цветы, название которых она не знает. Впрочем, ее родителям в ту пору было не до романтики, ведь деревенские люди, от зари до зари батрачившие в колхозах за палочки-трудодни, а потом в собственном хозяйстве, голодали. Зинаида и сейчас помнит вкус хлеба из листьев липы, которые сушили в печке, толкли в ступе, мололи в жерновах, просеивали через решето, добавляя в тесто какой-нибудь травы, мякины и сушеных картофельных очисток, если они были. Хлеб был зеленого цвета, жутким на вкус, но и его ели не досыта. Картофелина, сваренная в самоваре, и вовсе была деликатесом. Голодая, отдавали государству в качестве прод-

налога 50 кг картошки,

5 десятков яиц, шерсть — и нет да купи, молоко — кринку на семью и кринку — на завод, другие продукты. Кроме этого, несмотря на расчет в колхозе палочками-трудоднями, спускался налог 800 рублей деньгами, по тем временам целое состояние. Драли корье, которое принимали в сельпо, где его прессовали огромным прессом, увязывали в кипы и увозили — куда и зачем, Зинаида и сейчас не знает. Приезд машины за корьем был целым событием для деревни — ребятишки гурьбой бежали за невиданным агрегатом, провожая машину далеко за деревню. Драли корье в апреле — мае, и иногда от голода у детей подкашивались ноги, но помогать родителям было их святой обязанностью и способом выживания. От травяной пищи ребятишки были рахитами — головастыми, с огромными животами, с ручками-ножками как соломинки. Но даже в такое голодное детство у них были свои маленькие радости. Особенно любили черновские ребятишки играть в лапту в коровьем загоне. Мячик был не то что теперь — резиновый, а непонятно из чего сделанный, тяжелый и плотный. Если при ударе им попадали кому-нибудь в лицо или по телу, черно-лиловые синяки надолго напоминали о недавней игре.

ВОЛКОВ БОЯТЬСЯ — В ЛЕС НЕ ХОДИТЬ

А на Тихонов день в лесу поспевала земляника, затем — черника, малина, другие ягоды, и ребятишки ходили в лес собирать их. Самых старших в семье отсылали к Середе продавать содержимое корзинок, а малыши вновь и вновь шли в лес. Зину мама будила в 4 часа утра, а сама вставала еще раньше, чтобы до работы в колхозе обрядиться в собственном хозяйстве. За ягодами ребятишки ходили гурьбой, ведь в лесах было полно рысей, медведей, волков. Дня не проходило, чтобы волки не загрызли в стаде чью-нибудь овцу, барана, даже коровам доставалось. Ребята то и дело находили в лесу кишки загрызенных животных.

Однажды вечером пастух пригнал стадо из леса, и в нем не оказалось коровы Сабуровых. Зинины родители вместе с пастухом отправились искать ее, а Зина с братьями пошла к овинам за деревню поджидать их. Когда стемнело и завыли волки, они испугались и убежали домой, и долго плакали, жалея свою кормилицу. Ребята уже спали крепким сном, когда родители привели за рога беглянку, умудрившуюся отбиться от стада и забраться в деревню Дыбино за 4 километра от дома.

БУРАТИНО ОТДЫХАЕТ

На 8-м году Зину отдали в школу. Была она тут же, в Чернове, и учеников в то время было много, даже по две параллели, в отличие от 9 — 10 человек, которые учатся здесь сейчас. В 1-м классе у них было тогда 33 ученика, а учебников — по 1 — 2 по каждому предмету на весь класс. Брали книжку по очереди друг у друга и умудрялись выучить буквы, складывать их в слова, позднее заучивать стихотворения, которые Зина очень любила. А вот арифметика ей давалась очень туго, хотя таблица умножения отскакивает от зубов у нее и сейчас. Тетрадок тоже не было, и писали на старых газетах, каких-то конторских бланках. Чернилами служила сажа из печки, разведенная водой. Электричества, естественно, не было, как, впрочем, и керосина, и учила уроки Зина при тусклом свете лампадки. Не было у учеников и обуви, зимой только пятки на снегу сверкали, когда они босиком бежали в школу. Ребята из дальних деревень стояли в Чернове на квартирах и уходили домой только на выходные. Зина успевала в обед сбегать домой подоить корову, чтобы помочь матери по хозяйству.

КИСЕЛЬ ДЛЯ КОПАЛЕЙ

Когда Зина закончила

5-й класс, тяжело заболела мать. Заразилась она через сына, который болел туберкулезом, но отец возил его в больницу в Ярославль, и мальчика подлечили. А матери по больницам разъезжать было некогда, и она получила осложнение на сердце. Мальчишки — народ упрямый, и как ни уговаривала мать сына беречь себя после больницы, он снова простудился, и врачи уже даже отказались чем-либо помочь — так он был безнадежен. Больная мать денно и нощно молилась за сына, но сама умерла первая — прямо на лавке под образами, откуда ее снял отец. А через две недели за ней умер и мальчик. Двое похорон обошлись отцу в огромные деньги — 100 рублей, которые он занял у соседки, матери офицера, присылавшего той деньги. Этих денег хватило на отпевание в церкви да кисель копалям — пышные поминки по покойнику считались в то время грехом.

С ТУФЕЛЬКАМИ НАПЕРЕВЕС

Овдовевший отец поначалу сам справлялся с женскими обязанностями в хозяйстве, а потом позвал Зинаиду и показал, как печь хлеб в печи, готовить другие нехитрые блюда. Школу она бросила, не закончив 6-й класс, и пошла работать в колхоз. Отца многие сватали, но он отвечал, что у него есть дочь и ему никто не нужен. Был он мастером на все руки, несмотря на то, что с войны вернулся инвалидом и левая рука висела плетью из-за осколка в плече, а в сантиметре от сердца таился другой осколок. Отец плотничал, подшивал валенки, шил сапоги и варежки из овчин. Зину он не баловал, а сама она ни о чем не просила. Все заработанные деньги шли на ремонт дома. Отцу даже удалось заменить соломенную крышу на драночную, что было предметом его особой гордости. Питались они по-прежнему скудно, и большим праздником были хлеб, бутылка подсолнечного масла, ландрин, которые отец привозил из города. В деревне был голод, и даже нехитрое богатство — самошитые пальто, подушки — люди меняли на хлеб. А однажды к ним в сельпо привезли кожаные женские сапожки. Зина, у которой были только кирзовые (резиновые имелись лишь у богатых, да и то на выход), попросила у отца купить ей кожаные. Отец, конечно, отказал, и больше она этот разговор не начинала. Однако теперь отец, возвращаясь из города, стал дарить ей то штапельную юбочку, то штапельную блузочку, а однажды привез даже парусиновые туфельки, носа и пятки которых были подшиты кожей. Гулять Зине было некогда, и в туфельки она наряжалась в Середе, когда продавала ягоды, а дорогу туда и обратно шла босиком. Научилась она также вязать и вышивать и частенько ходила на беседы, когда деревенские женщины собирались в чьем-либо доме и за вязаньем и вышиваньем обсуждали последние деревенские новости. Незаметно пролетело время, и свататься начали уже к распустившейся как цветок Зинаиде. Однако, как и отец, девушка всем отказывала.

МАМОЧКА

ИЗ ПИТЕРА

В августе 1962 года Зинаиде исполнилось 33 года, а в сентябре умер отец. Набожная женщина, так и не вышедшая замуж, полностью решила посвятить себя Богу. Хождение в церковь в советские годы особо не приветствовалось, и верующие люди находили утешение в общении друг с другом и православных беседах. Бог послал Зинаиде знакомство с одинокой старушкой из деревни Мясниково, к которой она привязалась как к родной и даже стала называть ее мамочкой. В молодости мамочка жила в Питере с мужем Гришей, а перед началом войны приехала в Мясниково к родственникам, и блокада Ленинграда, а затем и послевоенная разруха помешали ей вернуться к мужу. Потом она узнала, что Гриша сошелся с официанткой — видимо, сработал инстинкт самосохранения и молодой мужчина просто использовал новую жену. Мамочка мужа простила и отпустила, да и детей у них не было, а сама осталась в Мясникове. Зинаида звала мамочку к себе в Черново, но злые языки нашептали, что молодая женщина выйдет замуж и старушка станет ей в тягость, и потому мамочка продолжала жить в Мясникове. Они переписывались по почте, иногда Зинаида навещала мамочку в Мясникове, и они с упоением разговаривали о Боге. А когда старенькая мамочка совсем занемогла, она дала Зинаиде телеграмму, и та увезла ее к себе. Тут уж мамочка всерьез выучила Зинаиду всему церковному и даже научила петь ее по гласам. А в 1982 году мамочка умерла, и Зинаида снова осталась одна в родительском доме. Пока работала, скучать было некогда, а после выхода на пенсию стала постоянно бывать в церкви.

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

Сейчас их приходская Иоанно-Предтеченская церковь в селе Неверовское бездействует, и Зинаида (прихожане называют друг друга только по именам) служит алтарницей в церкви Успения Божией Матери в селе Закобякине. Она же вместе с другими прихожанками убирается в храме, готовит его к праздникам, ни один из которых не обходится без вкуснейших Зинаидиных пирогов. Сейчас в Чернове, где когда-то на двадцать два дома приходилось двадцать две коровы, осталось всего три буренки — молодые уезжают, а старикам держать стадо не под силу. Не те уже силы и у Зинаиды, и потому из скотины у нее только семь курочек да восьмой петух. Овощами она сама себя обеспечивает, да еще добрых людей угощает. По-прежнему ходит и в лес за ягодами-грибами, но только не продает, как многие односельчане, а дарит гостям храма. Даже летом огромная русская печь в ее доме не перестает топиться — то грибы-ягоды посушить, то самой после леса просушиться, удобств ведь в деревне никаких. Нет у нее и телевизора — и смотреть некогда, да и не привыкла она к мирской суете. Здоровьем ее Бог милует, общением с добрыми людьми тоже — настоятель храма отец Сергий возрождает потихоньку угасающую в людских сердцах веру и собирает их в храме. Они и стали для непорочной Зинаиды семьей, самыми близкими людьми на этом свете. А что будет Там, она пока не загадывает.