Ролей в кино и театре у него не счесть. Но прославился Валерий Баринов почему-то благодаря своим экранным негодяям. Видимо, слишком «вкусно» их играет. А при личном общении Валерий Александрович наповал сражает редкостным мужским обаянием.

МОГУ СЫГРАТЬ ДАЖЕ ТЕЛЕФОННУЮ КНИГУ

— Валерий Александрович, бывает, что вы идете в проект, как чеховская кошка, которая с голоду, морщась от отвращения, ест огурцы?

— Так, чтобы с голоду, не бывает. Я люблю играть. Мне кажется, могу сыграть даже телефонную книгу. И при этом каждый раз, выходя на сцену, думаю, что сейчас все поймут, какой я бездарь. Между этим страхом и уверенностью, что я могу сделать все, проходит мое существование. В таком вот сладком стрессе. Творчество — это всегда сладко. А момент публичного творчества сопряжен с особым азартом. Ты должен взять зал — я имею в виду театр. Там очень много зависит от зрителя и от моего состояния. Не бывает двух одинаковых спектаклей. А в кино уже все зафиксировано.

МНЕ НЕ ПОВЕЗЛО

С ЛИЦОМ

— Вы много лет играли в театре, снимались в кино, но широкая известность пришла достаточно поздно.

— Профессиональное признание у меня было всегда. Дело же не в том, чтобы стать узнаваемым, как теперь говорят, медийным лицом. Приятно, конечно, что люди при встрече с тобой улыбаются. Пусть мгновенную радость, но я им доставил. Но есть и масса неудобств! Самое большое — отсутствие публичного одиночества.

Я раньше обожал учить текст роли в кафе. Я вообще люблю раздражающие факторы. Обожаю засыпать под телевизор, пусть себе бормочет. А отсутствие публичного одиночества — большая беда. У меня лицо слишком узнаваемое. Не повезло с лицом.

— Не банальное, вот и интересное. Как Бунин сказал одному знакомому: «В вас, сударь, есть нечто волчье».

— (Смеется.) Правда? Наверное, есть.

— Может быть, поэтому вам часто предлагают отрицательные роли?

— Я не верю в положительных и отрицательных героев.

— К примеру, в фильме «Игра в шиндай» вы определенно сыграли мерзавца.

— Не так уж все очевидно. За самоуверенностью подобных людей скрываются растерянность, одиночество.

Новые русские, несмотря на свой хамский, самодовольный вид, на самом деле очень неуверенные люди. И не знают, что делать с деньгами, свалившимися на них. Сейчас подросло новое поколение, более грамотное. А те, первые, когда шло варварское накопление капитала, просто не знали, чего хотеть.

— У вас самого какие отношения с деньгами?

— Деньги — не моя стихия. Не могу их нормально вложить. Другое дело — заработать лошадиным, тяжелым трудом. Конечно, мне нравится, что я могу купить автомобиль, который я хочу. Деньги иногда трачу с удовольствием. Жена говорит: «У тебя шопомания». Это от врожденной нищеты. Было время, когда я ездил на «Волге». Надо мной все смеялись: «Почему не купить что-нибудь посовременнее?» Да потому что, когда я был молод и беден, люди, ездившие на «Волге», вызывали у меня восхищение. Это же так просто!

Я УЖЕ ВЫИГРАЛ МИЛЛИОН

— В фильме «Ничего личного» вы сыграли главного героя, Зимина, который для какого-то таинственного заказчика ведет наблюдение за квартирой одинокой женщины. Роль писалась для вас?

— Не для меня, а, скорее, с меня. При этом актер на роль Зимина планировался другой. Очень хороший. И история была рассчитана на сорокалетнего героя. Понимаете, сорокалетнему мужчине легче предложить себя в качестве опоры. Ему еще есть что предложить. В шестьдесят — тоже есть. Но финал-то жизни не за горами. И с женой у Зимина нормальная, в общем-то, жизнь.

— Он жену любит или это многолетняя привычка быть вместе?

— Вообще, что такое любовь? Для меня это способность пожертвовать собой ради предмета любви. Мне часто нравятся женщины, но пожертвовать собой ради них я не смог бы. А ради жены — да. Как и ради детей. У Зимина с женой отношения как бы в тупике: и бросить нельзя, и нести тяжело. Жизнь вроде бы состоялась: хорошая дача, банки он жене возит для разносолов, сидят, обнявшись, — все замечательно! Ну раздражает она его иногда. Они уже не слышат друг друга. «Хочешь кофе?» — «Нет». — «Сейчас налью». «Хочешь есть?» — «Нет». — «Сейчас покормлю». Абсолютный Чехов! Если честно, то для меня прелесть этой картины как раз в неожиданностях, в неоднозначности. Мне очень нравилось ее рабочее название — «Подсматривающий». Герой подсматривает, за ним подсматривают. Еще и зритель, получается, подсматривает.

— Приз за эту роль хотели бы получить?

— Критик Дима Быков сказал мне на одном фестивале: «Надо быть полными идиотами, чтобы не дать этой картине приз». Ребята, я уже выиграл миллион — эту роль. Награды я получал: у меня есть «Золотая маска», есть премия Станиславского, которая дается раз в жизни, не за конкретную работу, а и за все предыдущие.

— Гордитесь?

— Зачем? Кто лучше: Симонов или Астангов, Леонов или Евстигнеев, Борисов или Ефремов? Как это можно решить? Как можно соревноваться? Это пошло от рекламы: «Лучшая улыбка года!», «Самая смешная комедия сезона!». Меня как-то спросили: «Как вы относитесь к рекламе?» Я ответил: «Замечательно! Я никогда не покупаю то, что рекламируют». Помню, купил телевизор, большой, отличный. Купил, потому что он не рекламировался. Он работал полтора года. Стали эту марку рекламировать — он сломался.

НИКОГО НЕ ВПУСКАЮ В СВОЙ ДОМ

— У вас есть дочь Саша…

— И сын Егор.

— Вы согласны, что матери пронзительнее любят сыновей, а отцы — дочерей?

— Я не хочу говорить о своих семейных делах. И никого в последнее время не впускаю в свой дом. Не потому, что я такой гордый. Знаете апогей пошлости? Свадьба Волочковой. Свадьба — это же интимная вещь, из нее нельзя делать шоу. И семья — вещь интимная. Единственно могу сказать, что дочка оканчивает школу и сейчас пойдет в экстернат. Я понял, со школой бороться нельзя, она непобедима, наша школа. Бешеные нагрузки, а толку никакого. Это безумно раздражает, и жутко жалко ребенка. Ей нужно заниматься тем, что ей интересно и что в дальнейшем пригодится. Саша хочет идти в журналистику.

— Почему?

— Не в артистки же. Она не актриса. Вот сын у меня — актер. Он сейчас много снимается, слава богу.

— Значит, отношения «сын — мать, отец — дочь» комментировать не станете?

— Мама сыну нужна всегда. Это первая женщина, рядом с которой начинаешь чувствовать себя мужчиной. Женщина, которая может простить, рассмеяться не очень удачной шутке. Сейчас, может,

из-за неполных семей молодые люди часто ищут себе женщин повзрослее. Они подсознательно ищут защиту. Вот у меня мама умерла почти три года назад. Ушел человек, который не просто меня любил, а мною гордился. Она была очень простая женщина, и оценки у нее были простые. Когда я приезжал, допустим, из Америки с гастролей и рассказывал, что про меня написала «Нью-Йорк таймс», как воспринимали зрители, она говорила на это: «Только не надорвись».

Это была материнская оценка. Я приезжал к ней домой, она была больна, и первый ее вопрос: «Ты ел?» Я постоянно чувствовал ее заботу и гордость за жизнь, которую она в меня вложила.

НЕ МОГУ ПЕРЕОДЕВАТЬСЯ ЖЕНЩИНОЙ

— И все-таки мерзавцев вам не надоело играть?

— Меня тут пригласили сыграть мэра-мерзавца. Я сразу сказал, что за «плохих» персонажей дороже беру. Они мне говорят: «Вот почитайте сценарий». Выясняется, что этот жулик и негодяй к тому же «голубой». Я говорю: «У вас не хватит денег. Таких денег нет, чтобы я это играл».

— Вы просто не сможете это сыграть?

— Есть вещи, которые я не люблю. Не могу переодеваться женщиной, мне от этого становится не по себе. Все примеры в кино, даже самые удачные, не могут поколебать мое решение. Это не для меня. Мне очень важна моя мужская позиция. Я ее оберегаю. И очень бережно отношусь к позиции женской.

— Мужчины часто говорят: «А кому сейчас легко?» Хоть бы на словах пожалели…

— Хочу предупредить: мужчины отдают инициативу с удовольствием. Вот нагрузят вам на шею все свои проблемы, и будете волохать. Я обожаю работать с женщинами-режиссерами. Я снимался в сериале «Кризис веры» у женщины-режиссера. Особая атмосфера создается. С режиссером-женщиной у меня сразу конфликт или роман. Душевный, разумеется. Женщина сразу занимается делом. Мужики начинают доказывать: я лидер! На это уходит много времени и энергии. А про женщин с некоторым ужасом думаю: «Что же вы делаете, глупенькие?»

— Вот вы работаете как лошадь, а лично для себя хоть что-то делаете?

— На футбол хожу. Я болельщик страстный. Вообще, очень мало делаю сейчас для себя. И это меня угнетает: по природе я человек ленивый. С удовольствием лег бы сейчас на диван, отрастил бороду и живот еще больше, чем у меня есть. А я работаю невероятно много. Начинаю уже бояться, не трудоголик ли я. Мною движет страх остановиться.

— Это почти у всех актеров.

— Не то что страх невостребованности, а боязнь потерять форму. Поэтому — гонка. Я, вообще-то, люблю мастерить. Раньше мне казалось стыдным даже покупать готовую мебель. Я в молодости жил в Питере, там было очень много комиссионок, много разной антикварной мебели. Я ее покупал и реставрировал. И на помойках находил что-то. Там выбрасывали такие вещи фантастические. Нужно было только избавиться от клопов — и все. Шедевры получались! Кажется, в день, когда свободен, возьмись за старое — мастери. Ни фига! Если я свободен, буду лежать, не сходя с места.

— А с виду вы такой «энерджайзер»!

— Одна актриса мне сказала, что я удачно старею.

— В смысле внешне хорошеете или в профессиональном плане?

— Я достаточно востребован. Как-то раз, когда не успевал со съемок на съемки, один замечательный оператор сказал: «Хочешь, совет? Проси в два раза больше денег, и сразу все лишние предложения отвалятся». Я последовал совету, и сразу стало дышать свободнее. Но все равно остались те, которые могут платить.