Она — плоть от плоти деревни, живое воплощение ее нравственности, ее русского духа. Крепкая, сдобная, легкая на ногу, на щеках зорька алая разливается, а в глазах васильки цветут. Мечтала стать учительницей, так как боготворит детей и школу.
Но случайно, по совету обожаемого папы выучилась в Пошехонье на агронома, окончив техникум с красным дипломом и десятимесячным сынишкой на руках.
Случайно в 22 года стала секретарем сельсовета: еще нежилась в декретном отпуске с сыном, когда в дом неожиданно заглянули уважаемые гости — председатель колхоза и председатель сельсовета. И уговорили пойти работать секретарем: в колхозе, мол, молодых агрономов переизбыток, так что на ближайшее время об агрономии не мечтай. Метнулась за советом к родителям, а те: «Иди, Соня, работа женская, у тебя семья, а агроном с утра до ночи в поле». Мама — доярка и многодетная мать — в 50 лет пошла на пенсию, чтобы внука нянчить. А Соня вышла на работу. И вот уже
28 лет она секретарь сельсовета, а по-новому — специалист администрации Вахтинского сельского поселения. Ох как не любят деревенские и она тоже эту унизительную кликуху их родной земли. Ведь на генетическом уровне это страшное словцо «поселение» шифруется в мозгах как ссылка, наказание.
А вообще-то правы наши верховные чинуши — именно в ссылку и загнали они деревенский люд. Колхозы развалились или на ладан дышат, работы нет, а если и работает кое-кто за копейки, то и те по три месяца зарплату не получают. В соседнем хозяйстве в Шаготи так оно и есть.
Так чем же занимается сейчас опытнейший сельский администратор?
— Мы помогаем людям выживать в этих беспросветных условиях, — с ходу, не задумываясь, отвечает Софья Ивановна Кузнецова. — Уж не жить, а выживать. Как власть нас, администрацию, никто давно не ощущает. Власть — это деньги, возможность что-то с их помощью сделать для людей. Но это давно отошло, сразу, как только развалились колхозы. По привычке люди еще идут к нам, надеясь на помощь. Больше-то к главе администрации. А я что? Бумажную работу исполняю, которую, кстати, люблю. Похозяйственные книги веду, статотчеты делаю, прописка-выписка, военно-учетный стол, регистрация дачников. Коренное население вымирает или уезжает, а их дома заселяют дачники. И спасибо им на этом — дома не рушатся, земля вокруг не зарастает репьем да травой, а любовно возделывается. Первичные документы на землю готовлю, если ее кто вынужден взять в собственность, чтобы продать дом или прописать кого. Если бабушка живет одна и уже не в силах вести домашнее хозяйство, просим территориальную службу соцобеспечения определить к ней соцработника. Но и тут стало все непросто. Если немощную бабушку на зиму берут к себе родственники, а летом она возвращается в родное гнездо, то ее к соцработнику не прикрепляют: с финансами в соц-обеспечении стало туго. Уж как-нибудь, мол, обходись. Обходится, если соцработник из сострадания к ней заглядывает. Ну и по мелочам помогаем. Уличный фонарь не горит в деревне осенью или зимой, глаз выколи — нам звонят. А я — в районные электросети. Соседи ссорятся, или муж с женой воюют — вызываю участкового помочь разобраться. Участковый теперь далеко, и не все к нему дорожку знают. В общем, глобального ничего не делаем, а помогать людям выживать — наша задача, администрации сельского поселения. Чтоб работали магазины, медпункты, школы. Вроде это вплотную нас не касается, но вот где-то работника нет — надо его найти.
К 50 годам случайностей в свою жизнь она уже не допускает. Хотя одна стучалась недавно в дверь. Накануне выборов глав сельских территорий многие в деревнях про себя решили, что будут выбирать Софью Ивановну. Все дела в сельсовете, мол, знает, человек справедливый, ответственный, сердечный. Не скрывает Софья Ивановна Кузнецова, приятно было слышать и знать, что люди тебя уважают. Но не хотела переходить дорогу действовавшему главе. Да и муж был против. А муж в доме — хозяин, его слово — закон.
— О-о-очень рада, что не сунула голову в эту петлю! — искренне признается теперь Софья Ивановна и веселеет на глазах. — Каждый сверчок знай свой шесток. Народная мудрость пригодилась тут как нельзя лучше. Я бы теперь не справилась, откровенно говорю. Раньше бы — без проблем. Мы теперь независимая от района самоуправляющаяся административная единица, напрямую подчиняемся губернатору, а подотчетны только населению. И бюджет свой должны заработать сами. Но как? Какие доходы могут быть при умирающих трех хозяйствах? Раньше сельсовет чувствовал себя много увереннее. Были колхозы, прочно стоявшие на ногах, подоходный налог отчисляли вовремя и в хорошем объеме. Мы были на районной смете. Нужно отремонтировать дорогу, построить мост через ручей, лаву через реку, колодец в деревне — принимаем решение на сессии сельсовета, пишем заявку в район на материальную помощь. Составляем договор с мужиками, оформляем работу документально. Ревизия пришла — претензий нет. И дело сделано.
Теперь по уставу поселения у нас нет таких полномочий. На мостик, лаву, колодец надо деньги с людей собирать. Вот Светлана Николаевна, глава сельского поселения, и пишет слезные просьбы о помощи депутатам госдумы Ярославской области. Двое из них, Билоха и Смирнов, пообещали деньги из своих депутатских фондов на строительство уличных общественных колодцев в трех деревнях, на горинскую школу.
Свои-то жители у нас уже ничего не просят, знают, что денег нет. А вот бабушка, переехавшая в Горинское откуда-то из Казахстана, достала нас своими проблемами. У них там, видимо, власть местная крепкая, не бумажная. Так вот она требует то дрова привезти, то экскаватор — канализацию вычистить. А ни у нас, ни в колхозе такой техники нет. Колхозы-то сейчас какие? Правда, если в деревне света нет, и наши звонят: нам нужен монтер. А так люди уже никому и ни во что не верят. Была в Шаготи информационная встреча населения с главой района — люди не пошли, не верят, что им кто-то может помочь. А у них вся жизнь в проблемах. В дождь по деревне не пройти, в грязи утонешь, нужен ремонт дорог. Уже долгое время нет фельдшера в селе, только раз в месяц приезжает терапевт из районной больницы. В селе худой водопровод. Люди устали уже об этом говорить, просить, требовать. Ведь в ответ только и слышат: «Потерпите, нет денег». Нашего бюджета нет на такие глобальные дела. Его хватает только на зарплату работникам администрации. Ущербно себя чувствуешь, когда не можешь что-то конкретное сделать. На противопожарные мероприятия в бюджете выделено 4 тысячи рублей на год. Что на эти деньги сделаешь? За очистку пруда 30 на 40 метров ЗАО «Мелиоратор» запросило 160 тысяч рублей, а своими силами вычистить водоем нереально. Техники нужной в колхозах нет, да и людей поднять на субботник теперь почти невозможно. Опашку деревень от пожаров сделать — 390 рублей в час просит та же мелиорация. Могли бы частники на своих тракторах опахать, но люди деньги не хотят собирать. По этой причине в деревне Страшево семь домов дачных сгорело.
Денег нет, одни бумаги. Вал бумаг. Глава сельской администрации — молодая, очень толковая, умная, кипит и горит на работе. И та иногда на грани отчаяния, задохнулась в бумагах. Прокуратура шлет протесты на каждое принятое муниципальным советом решение, распоряжение главы. Все не так, не в соответствии с формой, законом, переделать. А юриста в администрации нет, не на что содержать. Вал бумаг идет от инстанции к инстанции, видимость реформы местного самоуправления соблюдается. Но только видимость. А люди-то заброшены, потерялись за бумагами со своим горем, нищетой, безнадегой. Наше мнение, работников администрации, — продолжает Софья Ивановна, — деревню бросили на выживание. Мол, смогут выплыть — хорошо, не смогут — закрыть этот 131-й закон как не оправдавший себя. Присоединят к районной администрации — и конец реформе местного самоуправления.
Кому тут самоуправляться-то скоро будет? На объединенной территории Вахтинского поселения, куда слили три сельсовета, 1374 человека, 70 процентов — работающих. Убаюкивающая вроде статистика. А если окунуться в реальную жизнь? Возьмем одну из трех территорий — нашу. Население села Спас — 273 человека, столько же примерно в деревнях. Все работающие в Спасе — люди к 50 годам и старше. Только две семьи за 30 лет и одна молодая, доживающая здесь последнее лето, купившая дом в Данилове, так как нет работы и никаких перспектив для жизни. Правда, на бумаге молодых семей числится больше: они прописаны в деревне у родителей, а работают и снимают жилье в Ярославле и Данилове. В соседних деревнях по одной семье с детьми-школьниками. В трех школах поселения — шаготской, горинской и спасской — всего 130 учеников. Разве это будущее села? Это, наверное, последние дети, которые у нас еще учатся. В первый класс, по-моему, уже идти некому, — обреченно подводит итог сельской демографии Софья Ивановна. — Все родители-селяне стремятся помочь детям выбраться из деревни, чтоб хоть у них было будущее. Лет через 10 уже не будет здесь трудоспособного населения. Может, китайцами деревню заселят? Наши правители на все способны. Одни старички здесь останутся доживать свой век. Мы отсюда — никуда, потому что лучше нашего уголка на свете нет. Вот как Бог распорядился, нас тут посеял, так мы тут и растем. Мы уж меж собой шутим горько: «Со временем сгребут нас всех, престарелых, в интернат, в пустые школы заселят…» Жалко деревню. Красота такая пропадает, зарастает бурьяном. Труды стольких поколений крестьян похоронены в этой заброшенной земле. Жили-были, работали до упаду, лелеяли эту землицу, кормились ею, города кормили. Оказалось, жилы рвали напрасно. Зарастает земля-кормилица, заброшены фермы. Умирает деревня.
Что же нас так обложили-то? С кем воевать? Врага вроде не видно. А деревня, человек сельский раздавлены полной безнадегой.
