6 октября исполнился год, как ушел из жизни известный российский ученый-некрасовед Борис Владимирович Мельгунов. Он не был ярославцем, но вклад его в культуру нашего края настолько велик, что мы можем по праву считать его своим земляком.
ПУТЬ В НАУКУ
Родом Борис Владимирович был не из именитых дворян Мельгуновых, а, как он сам признавался, скорее из крестьян, при переписи записанных по господам — «чьи вы?». Родители Бориса Владимировича были хорошо образованными людьми. Его отец, коренной ленинградец, работал директором автомобильного завода. Мать была учительницей химии и биологии, но, воспитывая пятерых детей — трех хлопцев и двух дивчин, по специальности не работала. Хорошо знала русскую литературу, наизусть читала малышам стихи.
Родился Борис Владимирович на Украине, в городе Донецке (тогда Сталине), в 1939 году, рос в Горловке. В школе учился легко.
Живя среди сухих степей и угольных отвалов, сын коренного ленинградца, Борис с детства мечтал о море. И потому по окончании школы пробует поступать в военно-морское училище — сначала в Севастополе, а затем в Ленинграде. Увы, воинская
карьера юношу разочаровала. Он ушел из училища и три года служил матросом, сначала на корабле, затем в береговой охране в Таллине. Поступил в университет Тарту. Затем перевелся на заочное отделение ЛГУ. По окончании его, единственного из выпуска, рекомендовали на работу в академический Институт русской литературы Академии наук (ИРЛИ АН СССР). Но пока Борис занимался переездом из Таллина, предложенное ему место оказалось занято. На три года он уходит в учителя словесности в пригородах Ленинграда. И вновь поступает в ИРЛИ — пока лишь инженером. А через год уже публикует первые научные статьи и становится членом группы по изданию академического собрания сочинений Николая Алексеевича Некрасова.
НЕКРАСОВЕД — НА ВСЮ ЖИЗНЬ
В некрасовском материале Мельгунов нашел себя и свое. Мучительная лира поэта оказалась близка Борису Владимировичу и своим строем, и социальной устремленностью, и нравственным пафосом. Потрясающее трудолюбие, внутренняя дисциплина, ясность мышления, исключительная память и филологическое чутье очень скоро позволили Борису Владимировичу стать едва ли не основным исполнителем в Некрасовской группе Пушкинского дома, где в то время трудились весьма значительные ученые.
Итогом уже первого его собственного исследовательского трехлетия стала защита Мельгуновым в 1980 году кандидатской диссертации по теме «Национально-историческая проблематика в творчестве Н. А. Некрасова».
Он был фанатично предан своему делу. Порой лишь упомянутое кем-либо имя, характерная фраза в безымянном тексте побуждали Бориса Владимировича на долгие тщательные целенаправленные разыскания по исторической справочной литературе, столичным и провинциальным архивам. Законным результатом проделанной работы стала успешная защита Борисом Мельгуновым в 1992 году докторской диссертации по теме «Некрасов-журналист: малоизученные аспекты проблемы».
С ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
1990-е годы обнаружили еще одно устремление научной деятельности Бориса Владимировича. Слишком общая постановка в литературе вопроса о ярославских корнях Некрасова побудила питерца Мельгунова всерьез обратиться к Ярославской земле и тем кладезям информации, которые лежали невостребованными в местных архивохранилищах, музеях, библиотеках.
Мельгунов открыл несколько совершенно новых для некрасоведения культурных контекстов: ярославскую провинциальную сатиру от 1820-х до 1860-х годов, хронику театральной жизни Ярославля XIX века, систему воспитательно-образовательных учреждений дореволюционного города, ярославские домашние стихотворные альбомы. Именно Борис Владимирович заново поставил вопросы о ярославских учителях и однокашниках гимназиста Некрасова, о ярославских театральных связях поэта и предложил на них значимые ответы. Он впервые поднял темы обучения и воспитания братьев и сестер Некрасова, поэтического творчества учащихся Ярославской духовной семинарии, губернской гимназии и Демидовского юридического лицея, культурной деятельности в городе демидовской профессуры и учительства, всерьез занялся исследованием биографий близких родственников поэта. Итогом этой многолетней работы стала книга Бориса Владимировича «Всему начало здесь…», Некрасов и Ярославль» (Ярославль, 1997 год). Книгу высоко оценили некрасоведы. У ярославских учителей словесности и краеведов этот труд стал настольным.
КАРАБИХСКИЕ ПЕЧАЛИ
Была в ярославских чаяниях Мельгунова еще одна драматическая забота — судьба некрасовского наследия в музее имени поэта в Карабихе. Пришедшая в музей в конце 80-х молодая команда не только застала там груз накопившихся проблем — необходимость реставрации основных зданий усадьбы, начиная с Большого дома, построения обновленной экспозиции, решения кадровых, финансовых и хозяйственных вопросов, но и остро ощущала потребность в профессиональном самоутверждении, в решительных новациях, в пересмотре существовавших до той поры музейных подходов.
К середине 90-х в музее сложились две исходящие из необходимости решения как будто бы одних и тех же проблем, но во многом прямо противоположные концепции музейного строительства. Одну из них можно было бы обозначить словом «некрасовская» — по центральной и профильной теме музея. Эта концепция предполагала найти экспозиционные решения для «присутствия» Некрасова как человека и поэта во всех объектах музея-заповедника. «Донекрасовским» и «постнекрасовским» темам в экспозиционном и экскурсионном рядах отводилась при этом своя необходимая, но — по профилю музея — вспомогательная роль.
Суть другой концепции передавалась слоганом «Двухсотлетняя усадьба». Здесь уже не некрасовский материал выдвигался на основное место: парки и строения — «голицынские», интерьеры Большого дома — «федоровские» — по фотографиям начала XX века. Вопреки фактам присутствие Николая Алексеевича в Большом доме отрицалось. Да и в Восточном флигеле его бытование мыслилось лишь в качестве частного «дачника». О собственно литературно-художественной экспозиции, посвященной Некрасову-поэту, нет помину доныне.
Каждый раз, вновь оказываясь в усадьбе, Борис Владимирович с горечью констатировал отсутствие в музее Некрасова некрасовских перемен.
ПРОЕКТЫ И ИДЕИ
В 1989 году Мельгунов предложил идею издания совместными силами ИРЛИ, музея-заповедника Некрасова и кафедры русской литературы ЯГПУ имени Ушинского историко-литературного сборника «Карабиха». В 1991 году первый сборник серии уже вышел из печати, в 1993 году — следующий, третий — только в 1997-м, четвертый — аж в 2002-м, а последний, пятый — в год смерти ученого. Сборник был уже отпечатан, Борис Владимирович знал об этом, но книжку берегли для презентации на день рождения поэта. И Мельгунов, уйдя из жизни на полтора месяца раньше, последнего своего детища так и не увидел. В ситуации материальной невозможности регулярного выхода академического «Некрасовского сборника» Пушкинского дома (1 выпуск за 10 лет) именно сборник «Карабиха» в 1990 — 2000-х годах принял на себя роль основного текущего некрасоведческого издания в стране.
Еще одним способом вовлечения филологических сил в работу на благо науки стало прямое содействие Бориса Владимировича проведению Всероссийских Некрасовских конференций в Ярославле в 1994 и юбилейном 1996 годах. Некрасовское 175-летие в Ярославле стало центром всех российских мероприятий, связанных с юбилейной датой.
Тогда же возникли так и не нашедшие, к сожалению, своего достойного воплощения идеи создания Всероссийского некрасовского общества, Некрасовского фонда, некрасовских стипендий для студентов области, областных некрасовских премий за научно-краеведческие разыскания, а также литературного музея. Последнюю идею, очень дорогую для Мельгунова, он разными способами пытался реанимировать, продвинуть, заинтересовать ею городские, областные и даже министерские уровни власти, но реальной организационной и финансовой поддержки так и не успел получить.
ЧЕЛОВЕК В ПЕЙЗАЖЕ ДЕВЯНОСТЫХ
1990-е годы вообще запомнились россиянам как очень тяжелые для страны в целом, а уж для академической гуманитарной науки в особенности. Нищенские зарплаты в российских НИИ приводили к их техническому, кадровому и организационному развалу, к окончательному закрытию и распродаже имущества и недвижимости.
Чтобы сохранить сотрудников Некрасовской группы, Борис Владимирович каждый раз, когда ехал в институт, вез за плечами рюкзак картошки, которую сотрудники группы и варили себе на обед «в мундире». Таким же способом устраивались обеденные перерывы и на Всероссийских Некрасовских конференциях в Петербурге — с той лишь разницей, что Борис Владимирович на свои средства прикупал что-нибудь для бутербродов и к чаю. Да сотрудники ИРЛИ добавляли в общий котел сделанные дома салаты и печево.
Другой стороной сложившейся ситуации было то, что многие специалисты по Некрасову остались лишены возможности где бы то ни было просто приобрести нужные им тома научной серии академического собрания поэта. Их тираж упал до 1000 экземпляров на всю страну. Далеко не любая, даже областная научная библиотека могла похвастаться наличием в своих фондах этих книг. Борис Владимирович, понимая ситуацию, приобретал выходившие тома на свои средства и собственноручно привозил их ярославцам.
Он щедро делился с молодыми коллегами темами, которыми вполне мог бы распорядиться впоследствии самостоятельно. Не переживал за упущенное, а душевно радовался, когда такой подарок оказывался востребован, научно развит, выливался в чье-то исследование и публикацию.
В ЯРОСЛАВЛЕ ОН ОТДЫХАЛ ДУШОЙ
С особой нежностью относился Борис Владимирович к нашему городу. Здесь было комфортно его душе. Если в его ранние приезды я или кто-то другой еще могли претендовать хотя бы частично на роль его местного провожатого, то очень быстро нужда в этом отпала раз и навсегда. У Бориса Владимировича появились самые разнообразные уголки города, где он любил бывать и один, и в компании.
Здесь в ярославском архиве обретали плоть еще не завершенные его научные «литературные мечтания». Здесь были самые разнообразные и свободные от необходимости разговоры о литературе и жизни. Многочисленные друзья, коллеги, да и все, кто хотя бы раз пообщался с ним, сходились во мнении — отличный мужик, душа нараспашку.
Сама плотность разнообразной культурной ауры и естественных впечатлений бытия в Ярославле оказывалась такой, какой он нигде не находил: стихи, живопись, пение, театр, охота, задичавшие чащи, фантастическая усадьба «Раи» — один, как перст, домина на пруду, рыбалка, деревенская баня, утренние туманы, вечерние зори! И такое крепкое и радостное дружество Бориса Владимировича с ярославским художником-анималистом Олегом Отрошко.
ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ
Когда Борис Владимирович уже лежал в клинике, в Ярославль пришли от него по почте первые тома «Летописи жизни и творчества
Н.А. Некрасова». Он послал их всем, кому когда-то привозил свои книги, в музей «Карабиха», на кафедру русской литературы ЯГПУ. Так он прощался с близкими ему людьми. Толстенную книгу я пропахал в два вечера. По телефону успел сказать Борису Владимировичу о блестящем исполнении труда. Ему приятно было это слышать. Говорили о надеждах на выздоровление. Он признавался, как подкосило его чтение хроники последней болезни Некрасова: «Совсем как у меня — один в один». В следующем разговоре — совсем немного о второй операции, о болях, тяжелом состоянии. Третий разговор состоял всего из 2 — 3 фраз — у Бориса Владимировича не было сил говорить. На последний мой звонок ответила его жена Альбина Владимировна, дневавшая и ночевавшая у мужа в палате: «Все плохо». Не хотелось верить, что человек уходит. Душила тоска. Что сказать в поддержку, чем помочь?!
Утром 6 октября 2006 года в академической больнице в Санкт-Петербурге Бориса Владимировича Мельгунова не стало.
Трудно представить, что мы, многочисленные ярославцы, — все те, кто любил Бориса Владимировича, никогда больше не увидим его ни на пороге областного архива, ни на дорожках некрасовской Карабихи, ни остановившимся на Волжской набережной возле Мякушкинского спуска, не услышим его негромкого раздумчивого голоса.
