На канале «Россия» стартовал сериал «Родные люди». Одну из главных ролей в нем играет Инга Стрелкова-Оболдина — выпускница мастерской Петра Фоменко.

ПЕНЬЮАР ДЛЯ МОЛОДОГО ЛЮБОВНИКА

— Как вас занесло в сериал «Родные люди»?

— Все мои работы на телевидении — «Доктор Живаго», «Завещание Ленина» или «Дети Арбата» — были экранизациями романов, которые невозможно сделать в полном метре. Я считаю их многосерийными художественными фильмами. А вот «Родные люди» — настоящее «мыло», 200 серий. Долгоиграющая история — хороший тренинг. Снимаясь на протяжении полутора лет, нельзя постоянно быть в образе, приходится идти от себя.

— По каким критериям вы выбираете роли?

— Хочу играть то, чего раньше не играла. Может привлекать классика, невероятно красивые тексты. Бывают режиссеры-планеты, как Балабанов, у которых я готова играть и самые маленькие роли. Хотя сейчас вот не вышло поработать в его проекте «Морфий». Уезжаю в Венесуэлу, там Ярослав Чеважевский будет снимать комедию про море.

МЕЧТАЛА УСТРАИВАТЬ ПРАЗДНИКИ

В КЫШТЫМЕ

— Вопрос гонораров для вас актуален? Кто в вашей семье отвечает за пополнение бюджета?

— Мы оба. Гарольд Владимирович приносит кучку денег сразу, а я пополняю кошелек по чуть-чуть в течение года.

— Много изменилось за 10 лет после окончания РАТИ, где вы учились у Петра Фоменко?

— Из студентов мы превратились в профессионального режиссера и актрису. Решили жилищный вопрос. Самое большое счастье: можем вывозить родителей, куда им хочется: в Испанию, к морю.

Роли играю те, которые нравятся, но в этом за 10 лет ничего не поменялось. Слава Богу, не приходилось себя насиловать. И муж тоже никогда не ставил спектаклей, которые бы его душили и он говорил бы друзьям: «Ни в коем случае не ходите на этот спектакль».

У нас своя труппа, свой театр «АпАРТе» в Москве, своя сцена в Сургуте, где всегда можно реализовать самые смелые идеи. Гарольд сейчас ставит в театре «Ленсовета» спектакль по Фейхтвангеру «Испанская баллада». В общем, все, о чем мечтали, реализовалось.

— Жизнь в Москве вас самих поменяла?

— Несильно. Во всяком случае, когда на родине, в городе Кыштыме, встречаюсь с одноклассниками, они вряд ли могут сказать, что я изменилась.

— В Кыштыме вы, наверное, главная достопримечательность?

— Ой, там свои звезды: почетные учителя, лучшие кондитеры города, лучшие врачи… У нас был сильный класс, и все добились того, чего хотели. Мы с Вадиком Зуйковым мечтали уехать в Москву — уехали. Всем молоком и сметаной в городе заведует моя одноклассница Светка Сулейманова. А у кого-то трое детей… Так что сказать, что я самая успешная в классе, нельзя.

— А зачем вам хотелось уехать оттуда в Москву?

— Это была розовая мечта, я и не верила, что она сбудется. Все прочили актерское будущее — вот и думала о Москве. А поначалу и в актрисы-то идти не очень хотела. Мечтала устраивать в городе праздники.

ГЛАВНОЕ, МЫ ВДВОЕМ

И В МОСКВЕ

— Девочки часто хотят быть актрисами, красивыми и знаменитыми.

— Но это же очень стыдно — мечтать стать актрисой. Все равно что заявить: «Буду самой красивой на Земле». Никогда о таком не мечтала. Мне нравилось хулиганить, смешить всех. Чтобы не было тоскливо. Я еще со школы характерная актриса. В пионерлагерях «тихие часы» накрывались медным тазом, потому что Инга вставала на кровать и выдумывала про себя всякие байки. Однажды пришел папа, а ему говорят: «Как здорово вы съездили на море. Инга рассказывала про ваши приключения» — «Какое море? Она его и в глаза-то не видела!»

— А уроки в школе срывали?

— Нет. Что вы! Наоборот, могла наизусть выучить параграф из учебника, всех сразить наповал, а потом забыть все, как страшный сон. Я была прилежной ученицей, но с «неудом» за поведение, и отвечала за культмассовый сектор. А в городе была известна как солистка коллектива «Рилио». Танцевала главные роли в спектаклях «Буратино» и «Война»: в последнем я бегала со знаменем, страдала, и все плакали.

— В «Буратино» вы были не Мальвиной?

— Нет. Я ненавидела всех этих Мальвин и Снегурочек. В школьном театре, где я была режиссером, всегда отдавала роли «девочек-девочек» однокласснице, симпатичной, с длинными белыми волосами. А сама играла Дядю Федора, Кота в сапогах и бабок-ежек.

— Так почему же вы все-таки уехали в Москву?

— Однажды мы с Гарольдом попали на десять дней в столицу. Ходили в театр по два раза в день и, глотнув этого воздуха, потом просто не захотели дышать в Челябинске, где до этого учились в Институте культуры. В Москве все кипит, бурлит, мы приехали из спортивного интереса: получится — не получится. Нам было все равно, где жить, что есть; главное, что мы вдвоем и в Москве. И нам повезло, мы поступили на курс к Петру Наумовичу Фоменко.

ИГРАЛА ТАК,

ЧТО КРОВЬ ИЗ НОСА ШЛА

— Получается, студенческие годы вы растянули в два раза?

— Да, но в Москве все пришлось начинать с нуля. Первая моя школа была архидраматическая. Я играла так, что у меня кровь из носа шла. Все было всерьез и надолго. У Евгения Борисовича Каменьковича училась хулиганству, игре, легкости. Когда две школы совместились, получилась та Инга Оболдина, которую вы видите сейчас.

— Родители отпустили из дома с легким сердцем?

— Я была «мажорной» девочкой: папа был зампред горисполкома, мама — замдиректора радиомеханического техникума. Конечно, родители были в шоке, но знали, что не удержат меня. Папа рассказал, что мне будет нечего есть, негде жить и, самое страшное, мыть полы, работать уборщицей. Я страшная брезгуша, и даже дома, моя полы, туалет, ванную и кухню обходила стороной — вот папа и пугал. Вообще, он думал, что я вернусь, когда родительские деньги кончатся. Но я не вернулась.

Армейский друг Гарольда помог нам снять квартиру в Москве. Мы ухаживали за 14-летним шотландским сеттером, но благодаря этому жили на Арбате. Это было Счастье. Такая мелочь, как чай на завтрак, а на обед и ужин рис, нас не смущала. И сейчас так. Как-то сели друг напротив друга и сказали: «Если все закончится, наступят трудные времена, — пойдем, улыбаясь, какой-то другой дорожкой».

КАК МЫ

НЕ РАСТОЛСТЕЛИ,

САМА НЕ ЗНАЮ

— Вы согласны с тем, что провинциалы часто гораздо активнее и амбициознее москвичей, которым блага жизни достаются практически без боя?

— Для меня провинциалы — это люди, которые страшно стесняются своего мнения, боятся быть непонятыми и показаться странными. Таких москвичей-провинциалов тьма-тьмущая. А себя я провинциалкой никогда не чувствовала.

— Вы или муж принесли домой первую зарплату?

— Гарольд Владимирович. Он на первом курсе работал инкассатором в банке, мы покупали сосиски по талонам! И жарили их. У нас это называлось «стандарт»: макароны, кетчуп, майонез и жареные сосиски. Не знаю, как мы не «разбомбели». Наверное, потому что зарплата была раз в месяц.

— Вы друг для друга строгие критики?

— Мы же близкие люди, поэтому лить елей: «Ты гений, ты гений», просто так не станем. Хотя Гарольд Владимирович такое придумывает! У меня отвисает челюсть, и я искренне восторгаюсь. Но он меня чаще хвалит, чем я его.

— А приступов звездной болезни не было?

— В нас еще нет той серьезности, чтобы заболеть звездной болезнью. Когда меня сильно захваливают, Стрелков приносит медальку — не знаю, откуда она у нас, — и говорит: «Тебе медаль, Инга!» А когда он начинает рассказывать: «Да я сегодня сделал и то, и то, и то!» — я отвечаю: «Так, медаль переходит к тебе».

После своей первой крупной роли в кино — это была Мышка в фильме «Небо. Самолет. Девушка» — я позвала на премьеру всю свою челябинскую «мафию». Они искренне за меня радовались. А потом мы привезли картину в Кыштым, и когда семья сказала: «Инга, ты молодец», я была счастлива. Но это на уровне детской зависимости от папы, мамы, от того, что скажет тетя Маша. Премии и премьеры — как Новый год. Ночью праздник, петарды, хлопушки, подарки, а наутро — завтрак, работа, нормальная жизнь.