В послевоенные годы призыв на службу в Советскую армию проходил иначе, чем в армию Российскую шесть десятилетий спустя. Никто не гордился купленной за родительские деньги возможностью откосить от исполнения «почетной обязанности».
Победа в Великой Отечественной войне еще была слишком свежа в памяти не только ее непосредственных участников, но и тех, кто в войну были еще детьми.
В военном билете, выданном Ефиму Кудрину в Ярославском военкомате, стоит отметка о том, что он был призван в сентябре 1948 года. Тогда ему было без одного месяца двадцать лет, и кое-какой жизненный опыт за плечами у него уже имелся.
РЯДОМ С ДОМОМ СЛУЖБА НЕ В РАДОСТЬ
Первое место службы оказалось совсем недалеко от дома. Это были Вознесенские казармы на углу улицы Свободы и площади Труда, в которых размещался полк железнодорожных войск.
Поначалу впечатление от армии было ужасным. Ефима охватила такая тоска по дому, привычному образу жизни, что он не долго думая решил отправиться в самоволку, что ему удалось без каких бы то ни было проблем. Ни дежурные, ни командиры не заметили временного отсутствия бойца. Потом он несколько раз повторял свои ночные похождения, но по мере привыкания к новой обстановке они становились все реже.
Вскоре командование обратило внимание на факт наличия у него водительских прав. Начальнику штаба части полковнику Абаровичу потребовался шофер, и ему была предложена кандидатура Ефима. С тех пор, формально числясь курсантом учебки, он жил по особому графику.
Командир, которого он возил, был личностью довольно интересной. Абарович начинал службу еще в старой русской армии. Во время Великой Отечественной войны в бою он потерял руку, но оставался всегда стройным и подтянутым. Разгильдяйства и пренебрежения своим внешним видом у подчиненных он не терпел, не делая исключения и для офицеров. Не раз, видя на улице майора или капитана в кителе с расстегнутой верхней пуговицей, он приказывал Ефиму остановить машину и, выйдя из нее, позвать нарушителя к старшему по званию. Выслушав замечание полковника, офицеры немедленно выполняли его указания. Правда, сам водитель начальника штаба был одет хоть и по уставу, но далеко не в парадную форму. Потрепанная гимнастерка и много повидавшие на своем веку армейские ботинки Ефима очень смущали. Ведь на улицах Ярославля он в любой момент мог встретить кого-нибудь из знакомых.
Поэтому сразу же после окончания учебки Ефим подал рапорт с просьбой о переводе в другую часть, расположенную за пределами города. Абарович, узнав об этом, не стал скрывать своего удивления и огорчения, но, выяснив мотивы просьбы, рапорт подписал. Другой на его месте мог бы и обидеться, но полковник ничуть не изменил отношения к своему личному водителю, пока тот ждал нового приказа. Новый, 1949 год командир отмечал дома, с семьей, но на случай непредвиденных обстоятельств автомобиль должен был дежурить у его подъезда.
Той морозной ночью Ефим просидел за рулем припаркованного автомобиля до двух с лишним часов. Ни о каком празд-нике он не думал. Было одно желание — поскорее лечь спать. Он уже начал задремывать, когда вышла жена полковника и пригласила его в квартиру. Из спиртного Ефиму предложили только бокал шампанского, зато угощения наложили столько, что даже двадцатилетнему парню, никогда не жаловавшемуся на отсутствие аппетита, было этого не осилить. Съев чуть больше половины, он отставил тарелку в сторону, чем вызвал резкое недовольство хозяина дома. Слегка захмелевший Абарович напомнил, что вырос в бедной семье, где каждый кусок хлеба был на счету, и если бы каждый не доедал по стольку, никаких денег на пропитание им бы не хватило. Пришлось есть через силу, чтобы не расстраивать командира. Объяснять ему, что в их доме такого изобилия продуктов никогда не было, он счел непозволительным нарушением воинского этикета.
К новому месту службы, в Белоруссию, Ефим отбыл в марте. Полковника Абаровича после этого он больше никогда не видел, но три года спустя узнал от своего очередного начальника, что тот трагически погиб вместе с семьей в авиакатастрофе в ленинградском аэропорту, где разбился шедший на посадку пассажирский самолет. Ему было искренне жаль этого настоящего российского офицера.
СЕКРЕТ ХИТРОГО ЭКСПЕДИТОРА
Полк железнодорожных войск, в который был направлен Ефим, базировался в белорусских городах Орше и Минске и занимался восстановлением путей и мостов, в годы войны разрушенных в основном своими — советскими летчиками и местными партизанами. К лету 1949 года эта работа была практически закончена, и вскоре военным железнодорожникам предстояло перебазироваться на новое место дислокации.
Ефим, прибывший в часть с соответствующими характеристиками, получил назначение в качестве личного водителя командира полка, которого возил по всем восстанавливаемым объектам. Если железная дорога уже находилась во вполне приличном состоянии, то города оставались в лучшем случае полуразрушенными. И Минск не исключение. Но жизнь потихоньку налаживалась и в белорусской столице. Появились даже танцплощадки, на которых солдаты знакомились с местными девчонками.
В конце лета Ефиму предоставили краткосрочный отпуск для поездки домой, а когда он вернулся, казармы возле железнодорожной станции уже опустели. Там он встретил одну из девушек, у которой было что-то вроде романа с его сослуживцем. Она пришла на свидание, и увиденное оказалось для нее полной неожиданностью. Но женская верность далекому возлюбленному — нечто из разряда фантастики…
Отец никогда не любил не только вдаваться в такого рода подробности, но и вообще упоминать об этом, но когда много лет спустя то ли в День Победы, то ли Советской армии мы с ним сидели за столом и пили коньяк, дойдя в своем рассказе до этого эпизода, он многозначительно улыбнулся. А вот вспомнить имя девушки так и не смог…
В комендатуре его ждал приказ командира части, который поручил ему доставить автомобиль, на котором он ездил, и еще одну машину в новое расположение полка. Путь предстоял неблизкий — город Усть-Каменогорск в Восточном Казахстане. Машины погрузили на платформу, и Ефим отправился в десятидневное путешествие через всю страну. Но оно не было утомительным, поскольку проходило в уютном пассажирском купе, а попутчиком командированного сержанта большую часть пути оказался молдаванин, сопровождавший из Кишинева в Новосибирск самый что ни на есть стратегический груз. Это были бочки с сухим красным вином, не слишком выдержанным, но зато натуральным. Оценить его вкусовые качества Ефим смог уже в первый вечер. В дальнейшем сеансы дегустации повторялись с завидной регулярностью. Иногда к их компании присоединялся сам начальник поезда, кое-что уносивший с собой в подручной таре, а на одной из станций, когда вагоны с вином грозились отцепить от поезда, пришлось заинтересовать мест-ных руководителей в беспрепятственном прохождении груза. Ефим высказывал искреннее удивление тем, что его новый знакомый так легко распоряжается доверенным ему казенным имуществом.
— Приедем на место, и я тебе раскрою секрет, — пообещал тот. И Ион, которого уже после первого сеанса дегустации Ефим стал называть Ваней, сдержал свое слово. На предпоследней остановке перед Новосибирском он попросил попутчика помочь ему натаскать воды от ближайшего водоразбора. По наив-ности молодой сержант Советской армии подумал, что его приятель будет доливать воду в изрядно опустевшие бочки. Но Ион поступил иначе. На каждую из бочек он просто выливал по паре ведер воды. В результате при контрольном взвешивании они должны были весить столько, сколько положено полным, а при измерении крепости в вине оказывался процент алкоголя, соответствующий ГОСТу для данного сорта.
НА ДИКОМ БРЕГЕ ИРТЫША
Оставшиеся до Усть-Каменогорска почти двое суток Ефим скучал без собеседника, но вина, чтобы скрасить одиночество, ему хватило. Столица Восточно-Казахстанской области произвела на него немногим лучшее впечатление, чем не успевшие как следует оправиться от войны города Белоруссии. Но цивилизация уже настойчиво стучалась в двери этого тихого захолустного городка. В горах Восточного Казахстана, богатых полезными ископаемыми, были обнаружены залежи урановой руды, и к ним нужно было прокладывать железную дорогу.
Перед корпусом железнодорожных войск, в котором служил Ефим, и была поставлена эта задача. По прямой расстояние между Усть-Каменогорском и Зыряновском, конечной точкой маршрута, всего 80 километров. Протяженность дороги, которую строили два года, составила 200 километров. Рельеф местности был настолько сложным, что иначе никак не получалось. Часть дороги прошла по берегу Иртыша — одной из самых длинных рек в мире. Благодаря стремительному течению вода в Иртыше всегда холодная, даже летом в сорокаградусную жару. Не зная об этом, один из солдат, служивших в отделении, которым командовал Ефим, решил искупаться и поплатился жизнью за свое вполне естественное желание. От переохлаждения его конечности свело судорогой, и он не смог выбраться, хотя отплыл совсем недалеко от берега.
Зато зимой, несмотря на течение, реку сковывало толстым слоем льда, который был таким прочным, что по нему проложили рельсы, по ним ходил состав с материалами для строительства дороги. Непосредственно Ефим в строительных работах не участвовал, но, каждый день бывая с командиром то на одном, то на другом участке, хорошо знал, какой это нелегкий труд. Были среди его сослуживцев и такие, кто считал его непосильным. Двое солдат, призванных из Узбекистана и не отличавшихся особым интеллектом, решили убежать домой, ошибочно полагая, что их родной кишлак совсем недалеко, но заблудились в горах, и их без труда взяли голодными и продрогшими.
Вместе со строительством дороги на Зыряновск закончился и трехлетний срок службы Ефима. Но он получил предложение от командования послужить в качестве сверхсрочника еще хотя бы год и согласился.
Следующим объектом, который предстояло строить корпусу железнодорожных войск, была железная дорога в Забайкалье неподалеку от Читы, где и должны были разместиться штаб корпуса и казармы личного состава. Добирались до места назначения, естественно, по железной дороге кружным путем через Сибирь, занявшим несколько суток. Способы скоротать время, доступные для старших и младших командиров, рядовому составу были строжайше запрещены. Но некоторые все же находили возможность повеселиться самим и рассмешить других. На одной из станций, где состав простоял достаточно долго, двое солдат, еле державшихся на ногах, ввалились в привокзальный буфет и заплетающимися голосами стали отпускать в адрес работавших там молодых женщин недвусмысленные шуточки. У тех, кто их видел, не было никакого сомнения в том, что бойцы в доску пьяны. Когда об этом возмутительном случае стало известно начальнику штаба корпуса, эшелон уже был в пути, но он приказал выявить и по всей строгости наказать нарушителей, позорящих честь доблестной Советской армии. Солдат построили и прицельно обнюхали на предмет употребления ими спиртных напитков. Но это не дало никакого результата — не пахло ни от кого, весь личный состав был трезв и твердо стоял на ногах. Ефим был одним из немногих, кто знал истину. Эти двое якобы пьяных дебоширов служили в его взводе и были известными приколистами и хохмачами.
ГЕНЕРАЛ И ЕГО ВНУЧКА
Поезд прибыл в Читу солнечным зимним утром. Уличные термометры в столице Забайкальского края показывали минус сорок пять… А ведь основной части бойцов еще предстояло разбивать палатки на месте будущей дислокации. Тем из них, кто был прикомандирован к штабу корпуса, повезло больше. Старший сержант Советской армии Ефим Кудрин к тому времени уже был командиром взвода обслуживания штаба. Впрочем, по старой памяти ему довольно часто приходилось исполнять обязанности личного водителя генерала. Обычно происходило это в выходные, когда тот выезжал на отдых за город с семьей. О том, как расслабляется суровый начальник штаба, солдатам-срочникам знать было необязательно. Ефиму же он доверял.
Одна из причин, по которым генерал испытывал симпатию к сержанту, оставшемуся еще немного послужить Отечеству, заключалась в имени военачальника. Звали его Кузьмой Матвеевичем, и он этого страшно стеснялся.
— Вот гады попы были, — делился он наболевшим со своим младшим товарищем по оружию. — Меня Кузьмой назвали, а тебя Ефимом. Не могли придумать ничего получше.
Был он человеком уже довольно пожилым и весьма состоятельным, получая солидную пенсию и имея где-то под Харьковом собственный дом, окруженный яблоневым садом. Но возвращаться туда не спешил, будучи весьма экономным и имея супругу с точно таким же характером. Скаредность престарелой генеральской четы порой приобретала карикатурные формы. Отправляясь на зеленую в окрестности курорта Дарасун на берегу речки Читинки, Кузьма Матвеевич, естественно, хотел там немного выпить. Но денег на спиртное ему было жалко, тем более в присутствии супруги. Поэтому по дороге туда он всегда просил Ефима остановиться у ближайшего винного магазина и купить бутылку самой дешевой и низкокачественной водки, именовавшейся в народе «сучком». Возместить расходы он с завидным постоянством забывал, и сержант-контрактник, получавший в десять раз меньше начальника штаба, регулярно становился его безвозмездным спонсором. Иногда Кузьма Матвеевич все же снисходил до того, чтобы угостить Ефима парой глотков купленной на его же деньги водки, но если до предполагаемого возвращения в город оставалось не слишком много времени, тому приходилось отказываться, за что Мария Ивановна неизменно хвалила его, ставя в пример мужу.
Когда генерал ездил отдыхать вдвоем с женой, Ефим не жалел о потерянном выходном, но если они брали с собой еще и внучку, поездка становилась настоящим испытанием. Девчонка лет десяти от роду была избалована до неприличия и на замечания старших практически не реагировала. Забираясь на заднее сиденье прямо за спиной водителя, она могла вдруг ни с того ни с сего начать водить руками по его волосам, имитируя мытье головы.
— Ефим, не дергайся, — командным тоном приказывала она, а ему в это время надо было еще и внимательно следить за дорогой…
К счастью, на природу нач-штаба корпуса брал своих домочадцев только летом, которое в тех краях длится не слишком долго. В остальное время Ефим мог проводить выходные по своему усмотрению. Чаще всего с приятелями — такими же контрактниками — они ходили в немногочисленные читинские рестораны, где не в пример командиру заказывали самые дорогие напитки, или просто гуляли по городу. Как-то на центральной площади Читы, единственном месте, где тогда стояли высокие здания, одним из которых был штаб Забайкальского военного округа, они решили подшутить над окружающими. Не обращая внимания на прохожих, двое сержантов, устремив взгляды на крышу самого высокого из зданий, завели между собой разговор, обмениваясь краткими эмоциональными репликами.
— Ты смотри, куда залез, неужели не страшно?
— Ведь упадет же, дурачок, разобьется. С такой-то высоты!
И так далее в том же духе. И хотя на крыше главного штаба никого не было и быть не могло, привлеченная необычным диалогом, на площади через какое-то время образовалась целая толпа зевак. И, что самое интересное, эти люди живо обсуждали между собой передвижения невидимого смельчака, непонятно зачем взобравшегося так высоко. На первоисточник ложной информации никто из них уже не обращал внимания, а некоторые даже пытались ввести Ефима и его друга в курс происходящего. Но вскоре тем наскучило наблюдать за всем этим, и они решили пойти отметить успех своей прикольной затеи пятьюдесятью граммами коньячка.
ТАПОЧКИ ИЗ ШИНЕЛИ
Шинель, в которой он прибыл со службы, служила ему довольно долго. Сначала отец ходил в ней, используя вместо пальто, а потом — это было уже на моей памяти — из нее сшили несколько пар теплых тапочек для всех членов семьи. Свою пару я носил с удовольствием до тех пор, пока она совсем не истерлась. Увы, ничто в этом мире не вечно, и теперь о годах службы старшего сержанта Ефима Кудрина напоминают только несколько пожелтевших фотографий и военный билет с записью о том, что из Вооруженных сил он уволился в июне 1953 года. К жизни на гражданке, от которой успел отвыкнуть, он возвращался уже в другой стране, начавшей после смерти диктатора процесс постепенного отхода от коммунистической тирании, затянувшийся чуть ли не на четыре десятилетия. И именно на это время пришлась наиболее насыщенная событиями часть жизни моего отца…
