Они живут в маломерной трешке в центре Гаврилов-Яма. Голоса у них похожи до того, что по телефону их не отличишь. Сестры. Об одной из них, поэтессе Людмиле Николаевой, не раз писала и местная, и общероссийская пресса. Имя ее знают далеко за пределами нашего края. А вот имя ее сестры вряд ли кому известно, кроме коллег, жильцов дома и ближайших гаврилов-ямских окрестностей.

ПРИШЛО ГОРЕ

И ЗАДЕРЖАЛОСЬ

НА 60 ЛЕТ

А по праву о них нельзя говорить раздельно. Они одно целое. Людмила — старшая в семье, родилась в Некоузском районе в декабре 1941 года. Вскоре Николаевы перебираются в Гаврилов-Ям. Здесь у них родились еще четверо детей — две девочки, два мальчика. Здесь же в их дом пришло горе. Пришло да и задержалось на долгие 60 с лишним лет. Людмиле было 6 лет, когда она, гостя у бабушки под Некоузом, заболела полиомиелитом и вместо первого класса школы отправилась в больницу. У нее были парализованы руки и ноги. Долгое время она не могла шевельнуть даже пальцем. Три года курсировала она из больницы в больницу, потом попала в специализированный санаторий, где пробыла полгода. Длительные болезненные процедуры привели к тому, что девочку все-таки поставили на ноги и она смогла передвигаться с помощью костылей. На большее медицина оказалась неспособной.

В больнице Люда научилась читать и по возвращении домой собиралась идти в первый класс вместе с братом. Помимо учебы девочка была еще и нянькой. Родители работали, присматривать за малышами было некому. Хоть и на костылях ходила старшая сестра, но ребята ее слушались и даже побаивались. Именно тогда и пришли к Людмиле первые стихотворные строчки. Звучали они в виде незатейливых песенок, которые она напевала своим сестрам-братьям. Сочиняла для них и сказки. На ходу сочиняла и тут же забывала. Записывать их даже в голову тогда не приходило.

ЧТОБЫ ВСЕ ЗНАЛИ —

ТЫ ПОБЕДИЛА

В то время учителя на дом к инвалидам не ходили, и девочка осваивала школьную программу самостоятельно. Тетрадки с выполненными домашними заданиями относил в школу братишка. Даже четверка была в них редкой гостьей, одни пятерки. По окончании четвертого класса состоялись экзамены, и отец повез дочку в школу. Девочка волновалась, плакала, а Алексей Васильевич шутил: «Если получишь пятерку, вывешу на доме флаг, чтобы все соседи знали — ты победила». Она победила, все экзамены сдала на пятерки. После 9-го класса пришлось бросить учебу. Надо было зарабатывать пенсию, а для этого требовался год трудового стажа. Устроили надомницей, и Люда стала плести авоськи. «План был тяжелый, — вспоминает теперь Людмила Алексеевна. — Если бы не друзья, которые мне помогали, я бы его не потянула». Особенно старались мальчишки, ведь у них был опыт по плетению рыболовных сетей. Времени на учебу не оставалось. Не оставалось его и на стихи. Иногда перед сном рождались какие-то строчки, но к утру она их уже не помнила. По окончании годовой трудотерапии Людмила вернулась к прерванным занятиям, подготовилась, сдала экстерном экзамены и получила аттестат о среднем образовании.

А здоровье к тому времени стало ухудшаться. Об учебе в вузе вопрос уже не стоял. Девочка много читала. Стихи писала тайком, стеснялась, никому не показывала. На тетрадку со стихами случайно наткнулся отец и уговорил дочь послать свои поэтические пробы в районную газету. На свой первый гонорар Людмила купила братьям и сестрам большое блюдо клубники, а себе ленту в косу.

В 1978 году книга стихов Людмилы Николаевой получила первый диплом на всероссийском конкурсе «Лучшая первая книга молодого автора». Ее стихи начали широко публиковаться не только в местной периодике. Они звучали на областном и Всесоюзном радио, переводились на украинский язык и печатались в коллективных сборниках украинских поэтов. Всего в ее активе около 20 коллективных сборников разного уровня.

МАТЕРИНСКАЯ НАДЕЖДА

Надежда младше Людмилы на десять лет. Имя свое она получила не случайно. Уже потом, когда Надя выросла, мать сказала, что родила ее для того, чтобы она не оставляла Людмилу до конца жизни. На нее возложила Клавдия Филипповна свою материнскую надежду, вручила ей судьбу больной дочери.

Надя окончила десятилетку, физико-математический факультет Ярославского педагогического института. Затем четыре года преподавала в деревенской школе.

В 1979 году пришла работать в ГПТУ при Гаврилов-Ямском льнокомбинате. К тому времени семья Николаевых перебралась из частного дома в трехкомнатную квартиру, где и живут они теперь. В 1982-м умер отец. У Надежды начались проблемы с горлом, и она оставила преподавательскую работу, перешла в районный отдел образования, где трудится и сейчас. В 1990 году случилось неизбежное — умерла мать. И Надежда осталась наедине со своим семейным горем. Людмила уже не могла не только передвигаться на костылях, но и сидеть в инвалидном кресле. И вообще сидеть не могла. Только лежать. Надежда стала для нее не просто сестрой, даже не сестрой милосердия. Она стала жизнью. К старым, и без того тяжелым болячкам прибавился такой букет новых, что даже не верится в те вершины, которые покорила Людмила на Парнасе. В 2004 году она стала номинантом международной премии «Филантроп», победителем конкурса областной газеты «Ярославский инвалид» в 2005 и 2006 годах, заняла

2-е место в областном конкурсе творчества «Третий возраст о себе» в 2006 году. Она продолжает писать. Потому что всегда рядом с ней Надежда.

КАК БУДТО

И НЕ КРЕСТ ЭТО,

А ЛЕБЕДИНОЕ ПЕРЫШКО НА РУКАВЕ

Отправляясь на встречу к сестрам Николаевым, я ожидала встретить в лице Надежды измученную, утомленную женщину. Ведь помимо каждодневного ухода за абсолютно неподвижным человеком она еще и работает. А дверь нам открыла улыбчивая летящая женщина с вольно распущенными по плечам роскошными волосами. Ее лицо прямо-таки излучало доброту и радость. Ни за что не подумала бы я, что она уже разменяла шестой десяток, что редкую ночь удается ей спокойно поспать. Ведь даже перевернуться с боку на бок самостоятельно Людмила не может. Очень специфическая, особо приготовленная диета требуется для нее. Чтобы успеть до работы привести сестру в порядок, сготовить для нее завтрак, приходится каждый день вставать в 6 часов. В обеденный перерыв обязательно бежит домой — накормить сестру, дать ей необходимые лекарства. А когда Людмилу положили в больницу, Надежда ушла следом за ней. Там и ночевала на кушетке. И не потому, что не доверяет медперсоналу. Просто знает она, что Людмила лишний раз никого не потревожит. Будет терпеливо ждать, когда кто-нибудь сам подойдет. А Надежда уже не просто понимает сестру, она чувствует ее даже на расстоянии и потому оказывается рядом именно в нужную минуту. Добровольная сиделка вмиг полюбилась всей палате и помогала всем, кто попросит. Уж что-что, а боль она понимает. Надежда живет с ней, не расставаясь ни на один день, боль не выходит из ее сознания ни на одну минуту уже 20 лет.

Вглядываясь в Надежду Алексеевну, вслушиваясь в ее голос, я пыталась уловить нотки усталости, недовольства судьбой: ведь вот и замуж она не вышла с такой-то королевской внешностью. И не уловила. Великая сила духа, которой вряд ли сама она знает цену, помогла ей превратить страдание в повседневность, не дала горю главенствовать в своем доме. В этом доме царят милосердие и любовь. Может, благодаря этому я не могла воспринимать Людмилу как беспомощного инвалида. Со мной разговаривала спокойная, много читающая и думающая женщина. Такой полет мысли, чувства не часто приходилось мне встречать в среде здоровых и обласканных судьбой. Этот человек живет полноценной жизнью, ее тревожат все тревоги Родины, она переживает за обездоленных и обиженных, думает о будущем нашего народа. А ее землей, ее небом, воздухом, всей той светлой аурой, которая витает в доме, стала Надежда. Она и сиделка, и медицинская сестра, и секретарь-машинистка, и собеседница, и первая слушательница новых стихов. Тут одного терпения и умения мало. Такое может осилить только большая любовь. Тяжелый крест выпал на ее долю, а она несет его с такой легкостью, будто и не крест это вовсе, а лебединое перышко на рукаве. Она оправдала материнский наказ, заложенный в имени, данном ей при рождении. «Она мой самый дорогой человек», — говорит Людмила. Здесь не привыкли объясняться в любви высокопарным слогом.

ГАВРИЛОВ-ЯМ,

ЛЮДМИЛЕ НИКОЛАЕВОЙ

Сестры Николаевы не умеют просить. Это у них от отца, утверждают они. Он сам прожил всю жизнь бессребреником. Я вспомнила тот период времени, когда имя Людмилы Николаевой звучало в нашей области наравне с именем Николая Островского. Письма ей приходили со всего Союза. Иногда на конверте так и значилось: «Гаврилов-Ям, Людмиле Николаевой». И письма доходили до адресата. Но даже и в то время ох как неохотно публиковали стихи этой мужественной женщины в местной печати. 10 лет пролежала рукопись ее единственной книги в Верхне-Волжском книжном издательстве. Той самой книги, которая стала победителем на всероссийском конкурсе первых книг. А после этого и вообще разговоры о книгах прекратились. Ходили даже слухи, что нет больше на земле Людмилы Николаевой. А она все эти годы не просто жила. Она писала. И попробуйте отыщите в ее стихах хоть намек на жалобы, стенания и слезы. Хотя уж ей-то можно было и поплакать. Такое горе, такие слезы можно понять и оправдать. Но сестры Николаевы никогда не плачут на людях. Их слез никто не видит. Хотя догадаться о них не так уж и сложно. Ну ладно бы забыла о Людмиле Николаевой Россия, нет, о ней забыла даже районная администрация. Издай сейчас Гаврилов-Ям стихи своего поэта, поэта столь необычной судьбы и мужества, и уже одним этим останется город в памяти потомков до тех пор, пока на свете «жив будет хоть один пиит». Далеко не везде в нашей огромной державе есть такие поэты. Но на Гаврилов-Ям как будто тьма египетская навалилась. Как будто все в нем разом ослепли и оглохли. Ведь речь в данном случае идет не о сострадании к человеку-инвалиду, что-то там кропающему от безысходности. Речь о человеке, пишущем настоящие стихи. Просто волею судьбы человек этот прикован к постели на долгие 60 лет. Книга стихов Людмилы Николаевой стала бы большой духовной поддержкой не только ей, но и ее сестре, посвятившей жизнь свою делу любви и милосердия.

/>