На  фотографии конца 50-х — наши филимоновские мужики. Лица их прекрасны, руки мускулисты, взгляды ясны. Все утро от рассвета до девяти часов они косили на нашем знаменитом Клясовском лугу. Бригадиром тогда был Николай Федорович Наседкин, бывший фронтовик. С войны их вернулись в деревню четверо: Григорий Ефимович Пантелеев, Михаил Иванович Пантелеев, Дмитрий Иванович Наседкин, Иван Кузьмич Шахов. НЕТ, я не ошиблась, называя их мужиками.

На  фотографии конца 50-х — наши филимоновские мужики. Лица их прекрасны, руки мускулисты, взгляды ясны. Все утро от рассвета до девяти часов они косили на нашем знаменитом Клясовском лугу. Бригадиром тогда был Николай Федорович Наседкин, бывший фронтовик. С войны их вернулись в деревню четверо: Григорий Ефимович Пантелеев, Михаил Иванович Пантелеев, Дмитрий Иванович Наседкин, Иван Кузьмич Шахов.

НЕТ, я не ошиблась, называя их мужиками. Это для них не оскорбительно, а напротив, они гордились, что их так называли. Потому что впрягались в работу четырнадцати-пятнадцатилетними. Пахали на лошадях, бороновали, подсыпали картофель, косили на конных косилках клевера и овес, возили снопы, молотили — в общем, выполняли всю крестьянскую работу.

Позднее многие из них выучились на трактористов и шоферов. Настоящими трактористами становились не после получения удостоверения, а после стажировки у первого механизатора деревни — дяди Гриши Пантелеева. Дяде Грише и жене его тете Насте Бог не дал детей. А детей дядя Гриша любил до самозабвения. Всегда около его дома толкались ребятишки, и он носил в кармане пряники и леденцы, чтобы угощать деревенских сорванцов.

ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ «СВЕТЛАНКА»

Свою неизрасходованную любовь и привязанность дядя Гриша отдавал и бывшим курсантам, которые приходили на стажировку. Сначала они были прицепщиками, потом сменщиками. И только «потеревшись» в тесной кабине «дэтэшки» годок-другой, становились настоящими механизаторами.

Дяди Гришину школу прошли Геннадий Князев и Виктор Куликов из нашей деревни. Дядя Гриша вышел на пенсию, после того как перестала существовать Петровская МТС, но работал потом еще долго на электростанции колхоза «Правда».

Электростанцию, работавшую на дровах, звали «Светланка». Давала она свет в деревенские избы утром, когда шла дойка на ферме, и вечером до десяти часов. Дяде Грише было скучно одному, и он в восемь часов вечера давал сигнал мужикам миганием электросвета. Мигнул один раз — «идите в мужской клуб», два раза — «захватите карты», три раза — «долго вас ждать?». В праздники «Светланка» работала до полуночи. Мужики часто оставались ночевать на электростанции, пока «стратегические запасы» не иссякали совсем. Под утро на электростанции становилось холодно, и выпивохи возвращались под родной кров совершенно трезвыми.

На шоферов выучились Дима Борисов, Ваня Шипин, Саня Мохов. Саню как секретаря комсомольской организации поставили заведовать филимоновским сельским клубом, чего ему очень не хотелось.

НЕТОРОПЛИВЫЙ БОРИСОВ И РЕЗВЫЙ СЕНЬКА

Дима Борисов начинал работать на старенькой полуторке. По натуре своей он был нетороплив, рассудителен и очень медлителен, чем раздражал председателя колхоза Абросимова. Тот обычно ездил в район на жеребчике Сеньке. Жеребчик был не только красив, но и быстроходен. До Петровска, где располагались все районные организации, он добегал даже в метельные дни за полчаса. Когда же дорога была набита, то Сенька преодолевал расстояние в восемь километров за двадцать пять минут. Кроме председателя Сеньку не брал никто. И стоял он не на конюшне, а в пожарном депо. Кормили его наособицу — овсом, сеном, морковью. Надо было ездить не только в район, но и по бригадам. А их было кроме Филимонова четыре — в Антоновском, Болотове, Душилове, Талицах. Вот туда председатель ездил на машинах.

Колхоз выращивал цикорий, который после реализации пополнял солидно колхозную казну. Одной осенью приобрели в колхоз два новых «газончика». На них поставили Константина и Николая Серовых. А Дмитрий Борисов так и остался на старенькой полуторке, но не очень расстраивался по этому поводу.

Раз, два или три председатель выезжал в бригады с Дмитрием Борисовым. Тот ехал со скоростью пешехода, а когда автомашина застревала в очередной колее, неторопливо вылезал из кабины, неспешно брал лопату и начинал откидывать грязь от колес. Потом срубал кустарник, носил хворост под колеса. У Абросимова хватало терпения на полчаса в лучшем случае. В худшем — он вылезал из кабины через десять минут и, посмотрев, как Борисов зарывается в «шар земной», отправлялся пешком в пункт назначения.

ОТСТАВКА ЗА ДОБРОТУ

Дима получил отставку от председателя, чему особенно обрадовался, потому что его раздражали председательская спешка и мат. Сам он в отличие от других сельских парней матерился очень редко. Дмитрий отличался добротой. В конце концов она его и погубила, поставила крест на водительской должности. Он возил молоко в Петровск, и когда возвращался в Филимоново, то кузов его автомашины был забит пассажирами под завязку. Хорошо, если пассажиры сидели на дне кузова, на соломе или на пустых молочных бидонах, а то и на бортах, и стоя, держась незнамо за что.

В тот летний день пассажиров было порядочно. Дмитрий предупредил, чтобы сидели и не высовывались, а то Слепокуров (в то время единственный гаишник в районе) отберет права, потому что в кузове ездить запрещено. Все обещали, что не высунут носа из-за борта. И действительно, не высовывали, когда ехали от молокозавода по центральной московской дороге, но когда миновали крайние дома в Петровске, то поехали, как всегда, стоя и сидя на неустойчивых бидонах.

Как все случилось, никто из пассажиров так и не помнит, но одна женщина после резкого торможения ласточкой перелетела через кабину и упала в кювет. Неловко упала, головой на булыжник. Больше она не встала. Дмитрия осудили — сидел он от звонка до звонка. Когда вернулся, за руль больше не сел.

НЕХОРОШАЯ ГРОЗА

Примерно такая же история случилась с Иваном Шипиным, но мы на комсомольском собрании взяли Ивана на поруки, и он отделался только условным сроком.

Иван отслужил в армии, вернулся в колхоз, женился. Все у него было хорошо. Одна за другой родились две девочки. Иван получил новую автомашину, ему доверяли возить молоко, потому что, несмотря на бездорожье, он всегда вовремя забирал продукцию с ферм. Если накануне шел дождь, то Иван выезжал ранним утром, учитывая возможное бездорожье.

Сначала молодая семья жила в родительском доме, но в маленькой избе было не повернуться, и Иван решил строиться. Колхоз выделил лес для постройки и бригаду плотников-белорусов. За одно лето и выстроили прекрасный бревенчатый дом. Иван все свободное время отдавал ему: обшивал стены вагонкой внутри и снаружи. Жена Елена после обеденной дойки тоже хлопотала около нового дома: убирала мусор, красила. Ближе к осени у Ивана на дом не стало оставаться времени. Он выезжал теперь раньше, прикидывая время на буксовку.

Молодая семья жила хорошо в материальном плане. Жена Ивана Елена работала дояркой на филимоновской ферме. Заработок начислялся от надоя, а Елена надаивала больше всех.

И вдруг это все обрушилось. Был ничем не примечательный августовский день. Иван развез по фермам пустые бидоны, поставил автомашину на пригорке для того, чтобы ее завести с наката. Покричал с пригорка моему соседу Вячеславу Аплеухину: «Илья Пророк нынешним годом не злой был, ничего не начудил». Я, слышавшая их разговор, подумала еще: «Как бы Илья Пророк не «спохватился» и не наказал неразумных людей».

Наверное, через полчаса над Девичьей Горой начала густеть синева, приобретая зловещий черный оттенок. Глухой гром звучал отдаленно, но пока я ходила по воду, глухие раскаты стали громче и явственнее. Соседка, шевелившая в проулке сено, поставила деревянные вилочки, взяла грабли и начала сено сгребать. Я стала ей помогать. Сгребли мы быстро, присели на крылечке побалакать.

— Нехорошая гроза заходит, — сказала соседка, — не дай Бог, если она на деревню пойдет. Самые страшные грозы оттуда приходят, с севера, от Рыбинского моря. Надо идти за теленком на луг, заводить на двор.

Минут сорок ушло у нас на разговоры и сгребание сена. За это время туча подошла к самой деревне. Частые молнии освещали ее всполохами, и что-то зловещее было в этом.

Иван Шипин поехал загружаться бидонами с молоком. Сосед уехал на тракторе пахать под озимые. Быть одной в избе страшно, я уже хотела бежать к соседке, но не смогла. Удары грома раздавались через каждые пять-десять секунд. Они казались сплошной канонадой. Молнии, словно огненные стрелы, рвали тучу и вонзались в землю. Шла сухая гроза при безветрии. И как же была ужасна эта тишина! Я поглядывала в узенькое окошко на крыльце, поэтому появление огненных шаров, плывущих на деревню от Шивырногова, сразу заметила. Это могло быть не чем иным, как шаровыми молниями. Два огненных шара обогнули деревню, а один медленно подплывал к двору Шипина. Раздался хлопок, словно пастушьим кнутом, и в ту же минуту повалил дым из-под крыши сарая.

За каких-то полчаса от нового дома осталось только одно воспоминание.

Молодая семья Шипиных была вынуждена уехать из Филимонова, так как директор совхоза сказал, что строить второй дом им не станут — нет на это средств.

КАК АПЛЕУХИНЫ СТРОИЛИСЬ

Можно было понять и директора хозяйства. В тот год строиться надумали два брата Аплеухиных. У Василия и Вячеслава семьи росли. У одного была тесная боковуха, у другого — разваливающаяся изба. Проблему с жильем решали по отдельности. Сначала Василий перевез «четверик» из Талиц и сколотил бригаду из своих мужиков. Василий пас сов-хозную скотину. Стадо было большое — в двести голов с комплекса да четыре десятка коров частников. Пасли скотину три человека. Василия освободили от работы на время строительства. Слава тоже помогал брату. Обе семьи жили очень дружно. Особенно сдружились снохи Людмила и Валентина. Обе работали на ферме. Негласное соревнование было между ними. Как ревниво относились они к показателям надоя! Вывешивались они в красном уголке, и снохи сразу же бежали туда перед обеденной дойкой. Они и награды за свой труд получили в одно и то же время.

А мужья их построили дома, сначала один, затем другой.

Вячеслав сначала во время стройки хорохорился: «Что-нибудь выберется из старого дома, остальное Бог пошлет. Трактор в своих руках — разве не позаимствую два-три бревна в лесу».

«Блажен, кто верует, тепло ему на свете». Когда плотники разобрали дом, то оказалось, что выбирать нечего. Бревна прогнили начисто. В ту пору были еще леса местного значения. Вячеславу и Людмиле выделили кубометров сорок леса, но хвойных деревьев было мало, а плотники каждое утро говорили Вячеславу: «Хозяин, работа встает, бревна четыре надо». После работы — а работали тогда допоздна — сосед ставил в кабину дизеля бензопилу «Дружбу» и ехал «на промысел». Притаскивал бревна в половине двенадцатого ночи, а то и к часу, под крики первых петухов. Ставил трактор на стан, когда уже светало.

3амотался он в то лето основательно, похудел и вроде даже постарел. К тому же его первенец и любимец Женька умудрился сломать ногу. Лазил по бревнам, запасенным для строительства, поскользнулся, ножка попала между бревнами. Жена Славы Людмила разрывалась между фермой, огородом, хозяйством и больницей. Женька лежал в поселке за девять километров от деревни. Подгадывала Людмила время, чтобы успеть к обеденной дойке. Часто у нее не было времени на то, чтобы пообедать. Хорошо, что свекровь взяла на себя кормление плотников. Ну а сами обходились куском ватрушки или булки да литром топленого молока.

И все-таки выстроились, и даже новоселье отпраздновали, на котором Слава играл на гармошке. Плоховато, конечно, играл, но лучше, чем ничего.

Слава механизатором был старательным, работал в основном на дизелях-гусеничниках. Водился за ним один грешок: если принимал хоть стопку допинга, то обязательно засыпал где попало. Один раз заснул за рычагами трактора на пахоте. Трактор хоть и железный, но не дурак. Взял да и поехал домой в Филимоново. По пути больших препятствий ему не встретилось, и куда бы он уехал, неизвестно, если бы, проехав огородами, он не наткнулся на стену сарая Ефимовны. Двигатель заглох. Как трактор не перевернулся, до сих пор непонятно. Стену сарая трактор благополучно развалил, и утром пошел Слава с повинной головой к Александре Ефимовне Пантелеевой. Потом вместе с зятем Борисом они двор восстанавливали.

В семье Аплеухиных мужчины родились красивыми. Василий, Николай и Вяче-слав были высокими, голубоглазыми, с черными, как смоль, волосами. Да это видно даже на любительской фотографии. Вячеслав стоит крайний справа, его брат Василий — третий слева.

БРИГАДИР ДЯДЯ КОЛЯ

Сидит на корточках, второй слева, Николай Федорович Наседкин. Пришел он с фронта тяжелораненым, когда чуть поправился, выбрали его бригадиром полеводческой бригады. Год был голодный, 1947-й. Весной у нас от голода умерла бабушка Мария Ивановна Мартьянова. Спасались картошкой, перезимовавшей в земле, травяными лепешками. Кое-как дотянули до жатвы. А в жатву всех ребятишек из начальной школы наряжали собирать колоски.

Бригадир дядя Коля в первый же августовский день пришел к нам на поле. Принимал он мешки прямо там. Как-то подошел ко мне, сказал тихо: «Возьми другой мешок с буквой «М», неужели ты не видишь, какие мешки у других?»

Я взяла тот мешок, который мне предлагали. Когда он был заполнен колосками и я пришла их сдавать, бригадир взвесил их и небрежно, как мне показалось, его встряхнул. Потом свернул мешок и сунул мне под мышку.

— Иди домой.

Только дома я поняла, почему бригадир дал мне другой мешок. Он был снизу ушит с краев, и колоски полностью не вываливались. Их набралось порядочно, хватило муки из этих зерен на четыре лепешки. Теперь каждый день у нас был чистый, без примеси хлеб.

Николай Федорович был особенно сострадателен к сиротам, у которых война отняла отцов. Он сам прошел войну, вернулся инвалидом. Женился на красивой женщине, родился сын Виктор. Беда в их дом вошла внезапно. И выпала судьба бывшему фронтовику, как в песне поется: «Я шел к тебе четыре года, я три державы покорил…» Счастье фронтовика оборвалось, жена, настудившись сильно на колхозной работе, «сгорела» за три дня. На руках у солдата остался маленький сынишка, еще качался в зыбке.

— Сдай мальчишку в дом малютки, — советовали ему, — что ты будешь мучиться один.

Не сдал, нянчил, потом поехал свататься в Бабино. Там взял в жены женщину с ребенком. Тетя Тоня тоже прошла войну. С войны вернулась, родила дочку Алю. К двум ребятам прибавились еще Галя, Валя, Нина, Миша, Толя, Саша, Вася, Леня, Оля. Всех вырастили, подняли дядя Коля с тетей Тоней.

КАК ТОЛИК ТРАКТОР ПОКУПАЛ

Николая Федоровича «война догнала» в начале семидесятых годов минувшего столетия. Сказались тяжелые раны. Тетя Тоня схоронила мужа и двух сыновей — Михаила (умер от рака) и «поскребыша», как она его называла, Толика. Его привезли в цинковом гробу из армии. Толя был любимцем не только в своей семье, но и в деревне. Худенький, черноволосый, подвижный, словно ртуть.

Толик учился в начальной школе в Филимонове. До нее надо было идти через всю деревню. Толик нашел другую дорогу, он сворачивал в прогон мимо Захарова дома, огибал огород, пруд «Болото», конюшню и попадал на тракторный стан. Убедившись, что старшие братья — Саша, Миша, Вася — уже уехали в поле, оставался «учиться» там. Еще раньше бригадир тракторной бригады Александр Алексеевич Смирнов пошутил над парнишкой, сказав: «Толик, ты давай собирай деньги понемногу. Как наберешь, так я тебе трактор продам. И будешь кататься вволю, а то братья тебе не дают рулить».

Толя выпрашивал деньги у матери, братьев, сестер, складывал монетки в коробку и, когда набралась она полная, понес бригадиру.

— Хватит на трактор, дядя Саша?

Тот смутился — мальчишка всерьез воспринял его слова — и отослал его к председателю. А тот охладил его пыл: «Ты, Толя, вот что уясни: трактора частным лицам не продаются ни за какие деньги. Учись хорошенько, пошлем после школы на курсы механизаторов, и будет у тебя свой трактор».

Трактористом Толик стал и до армии успел поработать. И вот это несчастье! Не знаю, как вынесла потерю сына тетя Тоня. Мы все, деревенские, не могли сдержать слез на его похоронах.

Судьба жестоко обошлась и с Леней, предпоследним сыном Наседкиных. У него умерла жена, оставив Лене двух малышей — Толика и Саню. Саня еще не ходил, а Толик только научился говорить. Так же, как его отцу когда-то, советовали Лене отдать мальчишек в приют. Не отдал, привез обоих в Филимоново. И не женился, рассудив: «Кому они будут нужны, мои мальчишки».

Достались они ему тяжело, в самое трудное время растил. Началась перестройка, обанкротился совхоз. Мать уже была на пенсии, постоянно болела. Последние годы за ней самой уход требовался.

Леня крутился как только мог. Ездил на работу в поселок. Чтобы успеть ко времени, каждый день ходил пешком — автобус уходил значительно позже, а уезжал из поселка раньше. Хорошо, если удавалось доехать на попутке, а то снова пешком. Приходил уставший, и надо было готовить, стирать, зимой топить котел. Любой бы мужик на его месте не выдержал — сломался. Леня тоже не стальной, начал гасить усталость, нужду известным «лекарством» русских мужиков. Но когда его мальчишки стали приходить с гулянья с запахом пива, как-то сразу оборвал свои выпивки. Жизнь понемногу стала налаживаться. Толик, а за ним Саша закончили школу и стали работать в «Сельхозхимии» вместе с отцом, сначала слесарями, потом выучились на механизаторов. Леня купил старенький «Москвич». Сейчас он еще на ходу. На нем ездит на работу Толя, а отец купил «жигуленка», не нового, конечно, но в умелых Лениных руках он словно игрушечка. А Саша сейчас служит Родине в армии.

ПОЛЯ НЕ ПАШУТСЯ, ЗАРАСТАЮТ…

Фронтовиком был и Михаил Иванович Пантелеев. Пришел с фронта по ранению. После дяди Коли Наседкина его поставили бригадиром, и был он на этой должности больше двадцати лет. Филимоновская бригада при нем была самая лучшая. У нас картошки собирали по двести с лишним центнеров, пшеницы — по сорок центнеров с гектара. Помню, как мы встретились около поля за Павловыми кустиками. Было начало августа, вот-вот должна была начаться жатва. Бригадир в пиджаке, светлой рубашке любовался пшеницей-мироновкой, пригласил полюбоваться и меня. Снял с себя пиджак, бросил на пшеницу, и крупные колосья только чуть пригнулись под тяжестью пиджака.

— За сорок центнеров точно будет, — сказал убежденно.

Хозяйственный, заботливый, болеющий душой за дело, он страшно переживал, когда все пошло под откос. Филимоново «перевели», слили с Деревнями. Михаил Иванович ушел из бригадиров на пенсию. Потом он еще не один год работал лесником. Мог бы и бригадиром остаться. Мог бы, если бы попросили. Не попросили.

И начался раздрай. Пахали, сеяли, убирали, возили компосты на поля не свои трактористы. Филимоновская земля обиделась на обезличку и перестала родить. Зерна стали намолачивать по 12 центнеров с гектара, картофеля собирать по восемьдесят центнеров. Бригадир, так он и остался бригадиром до самой свой смерти от рака, очень переживал за все, что творится. Не от этого ли и болезнь его страшная?

Когда приходила пора косить Клясовский луг, то бригадир наряжал всех мужиков на «утреннюю зорю» и сам первый выходил на покос. Наряжал всех — старых и малых. Из старых — дедушка Сергей Крайний. Ему, шестому слева на фотографии, было тогда за семьдесят, но в работе он мог дать фору любому из молодых. Дедушка Сергей был знаменит в Филимонове как заядлый грибник. Причем брал он только «царские» грибы. Царскими у нас называли белые грибы и белые грузди. Они были такими вкусными в засоле, что сравнить вкус невозможно ни с чем.

Умер дедушка Сергей, и не стали у нас расти белые грузди в Барсучьих норах, словно унес он их вместе с собой.

О каждом филимоновском мужике можно написать очерк. Филимоново людьми славилось. У нас были лучшие шоферы, лучшие механизаторы. Наши мужики рубили срубы и подрубали дома, косили травы и метали огромные стога. А еще они любили Филимоново и передали свою любовь сыновьям. Так уж получилось, что их сыновьям и внукам нет работы в деревне. Умерло хозяйство, не стало животноводческого комплекса на двести коров. Поля не пашутся, зарастают березняком и бурьянами.

Почему-то хочется верить, что при вас такого бы не было. Только вас-то осталось в живых всего четверо из двух десятков запечатленных на старом снимке.

Как же вас не хватает, мужики!

Светлана МАРТЬЯНОВА, Ростовский район.