Осень уже зрелая. Уже с липами, потерявшими листья, уже с улетевшими ласточками. А я вспоминаю ушедшее лето, начало его. Июнь с неохотой отдает свои дни. Они такие долгие. Еще в десять часов вечера светло, как и днем. И соловей только заступает на свою вахту. Пахнет молодым сеном. И я, обкашивая тропинки в саду, почему-то думаю об Ольге Кондаковой. А утром стою на большаке, ловлю попутную машину до Дмитриановского, где должен проходить районный семинар по производству кормов.

Осень уже зрелая. Уже с липами, потерявшими листья, уже с улетевшими ласточками. А я вспоминаю ушедшее лето, начало его.

Июнь с неохотой отдает свои дни. Они такие долгие. Еще в десять часов вечера светло, как и днем. И соловей только заступает на свою вахту. Пахнет молодым сеном. И я, обкашивая тропинки в саду, почему-то думаю об Ольге Кондаковой. А утром стою на большаке, ловлю попутную машину до Дмитриановского, где должен проходить районный семинар по производству кормов. Стою долго, и, когда уже теряю терпение, потому что попутных машин нет, около меня останавливается иномарка, и женщина за рулем с правой стороны приглашает меня в салон. Сажусь, смотрю на свою «спасительницу», думаю про себя, что чем-то эта женщина похожа на Ольгу Кондакову, мою хорошую знакомую — фермера с поречской стороны.

— НЕ узнали? — спрашивает она. — Да вы же у меня были несколько раз.

— Ольга?

— Она самая.

Я еще раз бросаю взгляд на прекрасно одетую женщину, с умело нанесенным макияжем, красиво уложенными волосами, пахнущую дорогими духами, и думаю, встреться она мне на городской улице, не признала бы ни за что.

Через минуту мы переходим на доверительное «ты» и не можем наговориться.

Мне кажется, что Ольгу я знаю с ее школьной скамьи. Помню, давным-давно приезжала в тракторную бригаду, которую возглавлял некоторое время ее отец, и видела девочку тоненькую, как тополиный побег. А отец был вечно занят, он совмещал свою должность с работой комбайнера, механизатора, ремонтника. Руки у него все время сбиты, перепачканы, и эта девочка возле него и возле трактора уже в грязном платьице. Волосики белые, и прядка тоже в машинном масле.

Узнала я, что это дочка Владимира Шмулова. «Папина дочка». Я еще тогда подумала, что эта девочка вряд ли покинет Поречье, окончит сельскохозяйственный техникум и на смену отцу придет механиком. Но все пошло кувырком в сельскохозяйственном предприятии. На обломках когда-то процветающего совхоза «Вперед» организовалось хозяйство с непонятно какой формой деятельности. То ли кооператив, то ли акционерное общество с названием «Поречье». Отец очень переживал, ведь он болел душой за ставшие родными места и хотел, чтобы его сын работал механизатором, а дочь выучилась в техникуме и тоже пришла в бригаду. А в качестве кого, ей самой решать. Но все повернулось по-другому. Сын его выучился на механизатора и поработал еще в совхозе, но погиб совсем молодым.

В поселке ремонтировали мост. Одну сторону настила разобрали, другая осталась такой, что грузовой машине трудно проехать. Брат Ольги въехал на мост и все смотрел, как бы не задеть бортами ограждения с двух сторон. Когда глянул вперед, то увидел, что в нескольких шагах от тракторных колес катит женщина коляску с ребенком. Ему ничего не оставалось, как свернуть в сторону. Пробив ограждение, трактор рухнул в реку.

Вот такое горе случилось в их семье. Да разве после этого разрешил бы отец своей дочери остаться в совхозе, в тракторной бригаде! Сказал решительное «нет». А сам не мог без своих железяк, без животных, без земли. Когда все на распыл пошло, взял бычков на откорм, уехал в заброшенную, забытую Богом и людьми деревню Козохово и жил там на ферме. Радовался, когда дочь приезжала его навестить, и гордился, что вот один, а все успевает: и бычки дают хороший привес, и он занимается настоящим делом.

Когда он поздней осенью сдал бычков, то решил, что будет и в дальнейшем заниматься откормом. Наверное, так бы и было, и сдал бы он и количеством, и качеством отличных бычков. Но не знал отец Ольги, что заработанные потом и мозолями деньги не давали кое-кому покоя. Директор совхоза сказал, что подрядом больше заниматься не станут.

Вечером накормил отец корову, лошадь и овец и уехал ночевать в Поречье. Ночи стали студеные, и без телят, которых не поставили ему на откорм, ночевать, даже зарывшись в сено, было невозможно. К тому же электрики отключили электричество.

Ночью скотный двор загорелся вместе с лошадью, овцами, быком и коровой. Корову он взял специально из дома, чтобы отпаивать молоком слабеньких телят. Овцы тоже были свои.

Он так переживал за случившееся, что заболел.

А Ольга, его любимица, его надежда, его радость, отрада души, поклялась, что когда-нибудь вернется в эту деревню, в которой был счастлив отец, счастлив своим трудом, простым крестьянским делом.

Жизнь шла своим чередом. Ольга закончила 9 классов, пошла работать на завод в Ярославле. Хотелось стать самостоятельной. Да и надеяться было особенно не на что. Совхоз влачил жалкое существование. Молодые уезжали в города, перспективы не просматривалось никакой. Отец и мать говорили теперь: «Обустраивай свою жизнь в городе, а мы поможем продуктами с огорода».

А ее жизнь не обустраивалась. Ночами ей снились Сара с молочными осенними туманами, родная Мологская улица, на которой жили переселенцы из ярославского града Китежа — Мологи.

До того как поселиться в Поречье — огуречном раю, их семья немало попутешествовала. Жили в Большесельском районе, в деревне Шишелово. Деревню родную постигло такое же несчастье, как и многие деревни, неперспективной она оказалась. У отца были сборы недолги. Уговорил мать поехать в Казахстан осваивать целинные земли.

Работали, привыкали к степным просторам, снежным буранам, кружившим иногда по четыре дня, пыльным бурям. Отец, может быть, и привык, он с утра до вечера в поле, на стане, до которого ехать не меньше суток, а мать через несколько лет сказала: «Все, с меня этой целины хватило, теперь поехали поднимать Нечерноземье».

Родом она из Поречья, корней семейных уже не осталось, но была память о земле, которую хоть на кусок намазывай, до того жирна.

«Папина дочка» получила мужское воспитание. Любимой поговоркой-присказкой были у отца слова: «Не дрейфь, и любая беда отступит».

Она и не дрейфила. В ученицах походила недолго, ведь то, что касалось станков, машин на заводе, было знакомо ей с детства. И работалось легко, и после восьмичасовой рабочей смены на танцы ходила и в кино. Но только стоило приклонить голову к подушке, как перед глазами вставали озеро с йодистым запахом водорослей, стаи перелетных гусей, клин журавлей, уносящих тепло из родных краев.

Душа не прививалась к городу, душа жила Поречьем.

Домой она ездила почти все выходные. Однажды взяла дорожную сумку в руки, подержала да и отставила в сторону.

— Не поеду, я здесь останусь.

— Правильно, Олюшка, — поддержал отец.

А мать шумнула на них обоих:

— На что глядя оставаться-то. Совхоз на ладан дышит.

— Ничего, мать, рано его еще хоронить. Я вот завтра пойду в контору и попрошу тебя, Оля, послать в сельскохозяйственный техникум учиться. Пойдешь?

— Конечно.

Техникум она окончила, вернулась дипломированным специалистом, да поработать недолго пришлось. Дышал, дышал на ладан совхоз и благополучно скончался. Пришлось идти работать на консервный завод. Замуж Ольга вышла по любви. Родила сына и дочь, а детей воспитывала одна. Нет, сначала «воспитывала» мужа. Многое ему прощала, но, поняв, что водка сильнее ее, отступилась. Когда дочь и сын выросли, выучились, стали самостоятельными, она сказала сама себе: «Сейчас или никогда».

Время имеет нехорошее свойство лететь с недопустимой скоростью. Ей было больно видеть поля, зарастающие бурьяном и кустами. Вот тогда она и приняла решение. Конечно, если бы не троюродный брат Саша, страстный охотник, рыболов, любитель природы, приезжающий к ним очень часто летом на выходные и в отпуск, реже зимой, ей бы не принять этого судьбоносного решения по одной простой причине. Решение должно подкрепляться деньгами. Нет первоначального капитала — нечего и огород городить. Троюродный брат Саша, занимавшийся в конце девяностых годов предпринимательством, день­ги имел. Он-то и предложил использовать их для начала: купить трактор, подкупить земли, приобрести какое-никакое жилье в деревне. На жилье денег не осталось. Пустила ее в свой дом дачница. Жена Саши Наташа, работавшая в Москве на ипподроме, приобрела за свой счет списанную лошадь, купила списанного по возрасту пони, привезла из Москвы породистую собаку, которую так называемые заводчики хотели усыпить, потому что она не стала давать прибыли. Это, конечно, нахлебники, но Ольга, любившая животных, не могла отказать им в приюте. Они до сих пор у нее, и еще появилась списанная кобылка. На сельских хлебах она так поправилась, что захотела иметь свое продолжение и принесла огненного жеребенка.

С тех пор, а это уже несколько лет, я знаю Ольгу Владимировну и, встретив ее, всегда задаю один и тот же вопрос: «Ну как ты, Ольга?»

Это у нас вроде пароля.

И тем не менее июньским днем, когда уже подъезжали к пункту назначения, я тоже спросила: «Как ты, Ольга?»

— Подзатянули сев. Трактор подвел, сломался. Нагрузка на него большая. Сын устанет — я сажусь, я устала — зять сменяет. Картофель посадили, морковь, цикорий, капусту. Нам хоть бы один трактор новый, вот мы бы зажили. Еще бы мне права на управление трактором получить.

— Неужели до сих пор их нет? Ты же лет с десяти на тракторе могла работать.

— Еще бы, у отца в кабине выросла. Выедем из поселка, он мне скажет: «Ну давай, Оля, крути баранку». И не было тогда меня счастливей.

— Коров прибавилось?

— А как же!

В Ольгиных задумках было построить скотный двор на сто голов. Половину двора отвести под коров, половину под телят, телок-переходниц, нетелей. Конечно же, с механической дойкой, удалением навоза, транспортером, механизированной кормораздачей. В журналах, газетах искала ответ на то, сколько стоит ее мечта. Спрашивала у специалистов. Ездила в акционерное общество «Татищевское». Хозяйство занимается производством молока. Очень удачно, надо сказать, занимается, за год получают от коровы по пять с лишним тысяч килограммов молока. Когда узнала, во сколько обойдется построить двор да поставить туда оборудование, поняла, что не потянет, а в кредиты боится залезать.

И снова о семинаре. В «Новом пути» всегда есть что посмотреть, чему поучиться. В соседнем хозяйстве МСП «Киргизстан» занимаются несколько лет уже галегой восточной. Это научное название, а в народе это — козлятник. Культура кормовая, на первый взгляд очень выгодная: один раз посеял, лет десять-двенадцать снимай урожай. Масса высокая, плотная, к уборке подходит в начале июня. Второй урожай дает в августе. В «Новом пути» козлятник посеяли как силосную культуру и вскоре от него отказались. Мало в нем питательных веществ. Вот клевером в хозяйстве занимаются с большой охотой. От клеверов и сено отличное, и силосная масса тоже.

На семинаре в тот июньский день мы в нескольких деревнях побывали, и везде клевера как стена. Наблюдала я за Ольгой, как она внимательно слушала и директора, и агронома, как, утопив каблуки туфель в глине, спускалась с дороги к полю, чтобы прикинуть, действительно ли метр длиной достигает стебель.

Окончание.

Начало на 5-й стр.

Обратно мы ехали вместе. Ольга завозила меня в Филимоново.

— Ну как ты, Ольга?

— Веришь, устала, словно целый день пахала, но столько всего почерпнула, столькому научилась. Клевер — это как раз то, что мне нужно. Два года, а то и три, он дает отличные корма для коров, телят, а потом после перепашки оставляет азот для растений.

— Травопольный сево­оборот?

— На наших бедных почвах только так и можно хозяйствовать. Это только в Поречье черноземы. Их озеро поселку подарило, а у нас суглинки.

— И не только это подарок озера. Как частники «пластаются» на своих сотках. Сколько навоза каждый год покупают да вносят. И поречской земле не дай навоза лет двадцать, она такой же станет, как твои суглинки.

— Мои-то уже к полувеку удобрений не видели, — вздыхает Ольга. — Так что выход только один — в клеверах.

— Зимой купите семена клевера и тимофеевки в «Новом пути».

— Наверное, не укупишь.

За легким гулом автомашины улавливаю вздох. Значит, по-прежнему трет Ольгу с деньгами. Уж если крупные хозяйства терпят миллионные убытки от производства молока и мяса, то у Ольги убытки поменьше, но и прибытков мало.

… Помню свой первый приезд в Козохово в конце зимы. Сильный гололед сделал катком всю территорию, едва добрались с хозяйкой до коровника, а ведь надо коров и телят поить, сено и комбикорм раздавать. Показала Ольга овец, свиней, но самой большой ее гордостью были нахлебники — собаки, конь, пони.

С каким удовольствием вывела Ольга коня Рамзеса. Такого содержания он, наверное, не видел при прежних хозяевах.

— Оля, у вас даже в свинарнике нет специфического запаха, а пахнет смолой.

— Так и должно быть. Мы же любим все без исключения, за скотиной с удовольствием ухаживаем. У нас здесь семейный колхоз: дочь Наташа с мужем Ильей, сын Евгений с женой Ириной. И еще помощники подрастают — мои внуки Даниил и Максим. Так что будет на кого оставить ферму и землю. Может, поэтому с такой радостью работаешь.

А начинала хозяйствовать Ольга с пилорамы. Приобрела компактную, небольшой производительности, установила под открытым небом. Вот она и напилила досок для стен, бруса, штакетника, вагонки и всего того, что потребовалось для хозяйственных построек. А если бы весь строительный материал приобретать за деньги, то увязла бы в долгах.

— Как ты, Ольга, пришла к такому решению?

Ольга улыбается:

— Не зря же я «папкина дочка». Отец всегда говорил: «Прежде чем строиться, припаси все, что тебе для строительства потребуется». Вот я и начала с припасов. Делянку купила. Лес, конечно, далековато от Козохова. Мои мужчины уезжали зимой на весь день. Приготовлю им обед, все в термосы налью. У нас пилорама — палочка-выручалочка. У нас, как у японцев, ничего не пропадает, все в дело. Отходами топимся. Знаешь, как пилорама будет необходима, когда станем строить дом на три семьи.

Знаю давно, что Ольга о таком доме мечтает. Поставить такой, чтобы окнами смотрел на рассвет, был бы просторен, красив и полюбился бы большим и малым его обитателям.

Нынешняя осень улыбается земледельцу. Две недели сухо, солнечно было в сентябре. И так хотелось, чтобы убрали все с полей крестьяне. Хоть бы это их порадовало, вселило надежду в их души.

Недавно позвонила Ольге, и первая моя фраза: «Как ты, Ольга?»

— Все нормально. Убрали почти все, что нарастили, кабаны, правда, помогли изрядно. Сена запасли, овес для своих нахлебников купим. Зябь начинаем пахать и кусты с бывшей пашни убираем. Поставила задачу за три-четыре года распахать всю залежь. Ты приезжай сама, все увидишь.

— Приеду!

А как же не приехать. Ведь после поездки в Козохово, после разговоров с Ольгой словно воды родниковой напьешься. Да ведь точно напьешься. Потому что воду для чая Ольга берет из родника, бьющего из-под земли, ставшей теперь ее.

— Помещица, — подразнила я ее как-то.

Она не обиделась, протянула мне руки с твердыми пятнышками мозолей на ладонях, сказала:

— Какая же я помещица, я — крестьянка. И горжусь этим!

Светлана МАРТЬЯНОВА.