СКАЗ О ВОЛЖСКОЙ НИТИ Пожалуй, самое примечательное здание в поселке Волга Некоузского района — шерстопрядильная фабрика имени Розы Люксембург из красного кирпича, причем с различными архитектурными изысками. Увы, последний десяток лет фабрика влачила нищенское существование, а сейчас и вовсе находится в стадии банкротства. Япобывала на проходных предприятия летом. Часы остановились на двадцати минутах восьмого. Непонятно — утра или вечера… А в свое время предприятие гремело на всю страну.
СКАЗ О ВОЛЖСКОЙ НИТИ
Пожалуй, самое примечательное здание в поселке Волга Некоузского района — шерстопрядильная фабрика имени Розы Люксембург из красного кирпича, причем с различными архитектурными изысками. Увы, последний десяток лет фабрика влачила нищенское существование, а сейчас и вовсе находится в стадии банкротства.
Япобывала на проходных предприятия летом. Часы остановились на двадцати минутах восьмого. Непонятно — утра или вечера… А в свое время предприятие гремело на всю страну. Построенная еще в дореволюционное время, фабрика выстояла в годы Великой Отечественной войны, а в годы постсоветских реформ, к сожалению, сломалась. Почему фашисты не тронули ее в войну? Истоки этого нужно искать в прошлом, считают местные краеведы.
Павел Иванович Васильев в своей книге «Волжские текстильщики» отмечал, «откуда есть пошла» Волжская шерстопрядильная фабрика. Прошло всего два десятилетия, как была построена железная дорога от Рыбинска до Бологого, соединившая Ярославскую губернию с Москвой, Петербургом, Прибалтикой… Московский торговый дом «Карл Стукен» решил основать прядильную мануфактуру, под которую долго подбирали место. Выбор пал на купленную за бесценок землю у помещика Вячеславова вблизи железнодорожной станции Волга Мышкинского уезда. Почему здесь? Конечно, свою решающую роль играла близость к железной дороге, открывающей выход на рынки страны и Европы, к главной водной магистрали — реке Волге. Дешевая земля со строевым лесом и залежами торфа тоже сыграла немаловажную роль. По подсчетам немцев фабрика сулила большие прибыли.
Подрядчики уже колесили по соседним уездам и губерниям, набирая рабочих. Специально для этого из Германии приехали архитекторы и строительных дел мастера. К 1895 году поднялся массивный четырехэтажный главный корпус фабрики, построенный из красного кирпича, а рядом — второй, одноэтажный, с 50-метровой трубой котельной.
Вся территория фабрики напоминала крепость: со всех сторон она была обнесена прочным забором-частоколом. Связь с внешним миром осуществлялась через южные и восточные ворота. Официальное разрешение на открытие фабрики пришло от государя-императора в начале 1896 года, хотя первую продукцию прядильная мануфактура выпустила 21 ноября 1895 года. Этот день и считается днем рождения Волжской шерстопрядильной фабрики. Учениками набирали взрослых женщин и девушек с 15 лет. Был случай, когда взяли даже девочку десяти лет. История сохранила ее имя — Мария Петрова.
В первые годы на Волжской мануфактуре работали 1100 — 1200 человек. Три казармы для мужчин, женщин и семейных были набиты до предела рабочими. На фабрику приходили работать из соседних деревень — Гладышева, Торхова, Починок, Андреевского, Ольшатова. Немало череповецких, весьегонских, ситских девушек перебралось в поселок Волга.
Почти сразу Волжская фабрика освоила выпуск вигоневой пряжи из отходов текстильного производства, смешанных с хлопком и шерстью. Хлопок доставлялся из Индии и Египта, причем через Англию и Германию. Свою продукцию Волжская мануфактура поставляла разным фабрикам страны и за рубеж. Но такая работа предприятия длилась недолго. Глубокой ночью с 21 на 22 августа 1904 года на фабрике случился пожар. Но уже через год она была восстановлена. Причем в цехах заработала более мощная техника. Что ж, завидные темпы даже для сегодняшнего дня.
Хозяева Волжской шерстопрядильной фабрики братья Стукен, Герман Кольсоры и Макс Шмельцер на предприятие заглядывали редко. С делами здесь успешно справлялся директор Старенберг, правда, рабочим жилось несладко.
Один из ярких показателей жизни — питание рабочих. Старожилы вспоминают, что на столе почти каждый день была мурцовка. Это, видимо, фирменное блюдо волжских текстильщиков. Наливали рабочие в миску кипятку, крошили хлеб и лук, добавляли льняного масла — и мурцовка готова. И, что примечательно, никто не называл картофель главным продуктом питания. Секрет кроется в том, что картофель не рос на волжской земле. Вернее, хозяева не разрешали на фабричной земле разводить огороды.
Революционные события 1917 года не обошли стороной Волжскую фабрику. После бурного митинга рабочих директор Старенберг бежал с предприятия под покровом ночи. Фабрика стала народной. В 1920 году на фабрике появился первый рабочий директор Фомин. Трудно жилось рабочим в годы гражданской войны. Листаю материалы о фабрике, собранные в советское время одним из работников предприятия — Владимиром Ивановичем Скобелевым. На фабрике не было топлива. Потом не стало хлопка. Решили послать группу рабочих в Среднюю Азию. Не было денег не только для покупки хлопка, но и для выплаты командировочных. Все рабочие согласились один месяц не получать зарплату, а деньги израсходовать на хлопок. Поездка оказалась трудной — поезда ходили редко. Дороги были забиты беженцами и спекулянтами. Несмотря на это, через три месяца рабочие вернулись на Волгу с тремя вагонами хлопка.
В 1922 году на фабрике появился новый директор, назначенный государством. И, как ни странно, его появление рабочие восприняли в штыки. Почему? Сохранились сведения одной из работниц: «Да теперь бы ничего, и паек дают, и товарцу из лавки, а вот уж насчет початочков — следят, поставили контроль, украсть трудно. Вдова я, двое детей, заработка не хватает…»
С годами жизнь рабочих стала улучшаться. В 20-х годах построена фабричная больница, открыта столовая, на берегу реки Волги — дом отдыха. Фабрика содержала школу ликвидации неграмотности. Волжские текстильщики ездили на экскурсии в Рыбинск, Песочное, Ярославль, Ростов.
1927 год в истории поселка начался с еще одного приятного события — был открыт новый клуб. К сожалению, история этого здания прекратилась в начале 2000-х годов, когда клуб сгорел.
А в конце 20-х годов в поселке прошло весьма интересное мероприятие. 13 сентября 1928 года на фабрике была организована демонстрация детей, протестовавших против… пьянства своих отцов. Главными выступавшими были дети. В ответ один из рабочих заявил, что никогда не будет пить. Рабочие, принявшие в этом участие, призвали закрыть магазин «Центроспирта» на станции Волга.
В первые дни Великой Отечественной войны мужчины ушли на фронт. На фабрике остались работать почти одни женщины. В годы войны выпускаемая продукция была переведена для потребности фронта — вырабатывалась полушерстяная пряжа для трикотажных изделий в армию, производилась вязка теплых носков, шарфов, свитеров самим населением поселка для отправки на фронт. Также Волжская прядильная фабрика возводила оборонительные рубежи на восточном берегу Волги от села Глебова до железнодорожной насыпи у моста. Самой тяжелой работой была копка противотанковых рвов, которые, кстати, в поселке Волга сохранились до сегодняшнего дня.
Почему все-таки здание фабрики выстояло в годы Великой Отечественной войны, не было разрушено фашистами? Причина кроется, скорее всего, в том, что строили ее в свое время немцы.
А после войны фабрика получила новый заказ от государства — наладить выпуск байковых и капроновых одеял. Шли они в госпитали и больницы, в воинские казармы и кубрики. Только за один 1953 год ткацкий цех выработал более 1 миллиона 200 тысяч метров одеяльной ткани, из которой было изготовлено 683400 одеял.
Послевоенный период называют вторым рождением фабрики. До 70-х годов было заменено около 150 единиц технологического оборудования, что, естественно, увеличило суточную выработку пряжи с 15 — 18 тонн до 20 тонн.
В 60-х годах фабрику подключили к государственной электросети, в 50 — 70-х годах в поселке началось строительство благоустроенного жилья.
Продукция, выпускаемая фабрикой, шла во все уголки Советского Союза: на Крайний Север, юг, Дальний Восток, в Прибалтику. В Литве из волжской пряжи вязали кофты, свитера, рейтузы, пуловеры. Большие партии пряжи шли на трикотажные фабрики в Среднюю Азию, на Украину, в Белоруссию. И сырье приходило на Волгу со всех уголков страны. Шерсть — из Улан-Удэ, Ставропольского края, капроновое волокно — из Киева и Энгельса, партии нитронового волокна — из города Навои, а лавсана — из Могилева. С распадом Советского Союза все экономические связи, увы, были нарушены.
А как интересно и весело жили волжане после работы и учебы в школе! Люди, уже вышедшие на пенсию, вспоминают, что им, подросткам, некогда даже было после школы домой забежать, родители принимали участие в художественной самодеятельности. А сколько было поездок и экскурсий по Ярославской области! О том, что по поселку бродили без дела запойные пьяницы, даже и речи не было. В советские времена на фабрике всегда ощущалась нехватка рабочих рук.
А теперь уже никого не зовет на работу утренний гудок предприятия. Оставшиеся на фабрике специалисты, оформляющие процедуру банкротства, не разрешили пройти в цеха, сославшись на то, что делать там нечего. Да, видимо, и впрямь там делать нечего, так как среди местного населения упорно ходят разговоры, что ни станков, ни другого оборудования на фабрике уже не осталось. И верится с трудом, что когда-нибудь часы на проходных будут правильно показывать время, чтобы люди не опаздывали на работу…
Светлана БАКУНИНА, поселок Волга.
ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ ПИСАТЕЛЬ
Еще не отшумели страсти, вызванные изданием ярославским писателем Василием Пономаренко антологии поэзии, в которой он опубликовал свои экстравагантные оценки известных поэтов, умерших и живых. Но Василий Дмитриевич — известный ерник, чего, наверное, нельзя сказать о ростовском его коллеге Валерии Замыслове, опубликовавшем 10 декабря в газете «Ростов Великий» свою статью «Слово о ростовской литературе и журналистике». Но что-то же произошло и с ним, решившим вдруг дать оценку всем, кто в Ростове и его окрестностях работает профессионально в печатных изданиях или просто увлекается литературным творчеством.
Не будем заострять внима-
ние на его языковых огрехах,
зададимся лучше вопросом, зачем написана эта статья, с какой целью. Цель, казалось бы, благородная: призвать местные органы власти обратить внимание на ростовских литераторов и поддержать их. Учредить ежегодную премию имени… В статье скромно говорится насчет имени: «наша администрация, если она за это возьмется, должна наметить фамилию литератора-земляка (во имя которого будет учреждаться премия), создать жюри во главе с председателем…» ну и так далее. В общем, надо поддерживать, премировать… А кого? Судя по той же статье Валерия Александровича абсолютно некого. Он, кинувшийся из одной крайности в другую, и на себя обрушил гильотину: с огрехами пишет, романы его недотягивают до нужного уровня, далеки от совершенства. (Сколько же мужества потребовалось ему для такого признания?!) А кто еще кроме него здесь, на ростовской земле, может писать? Наивный, конечно же, вопрос, и ответ очевиден — ни-кто. Поэты пишут бездарные стихи, не вызывающие никакого отклика в читательской душе, а пустившись писать романы, делают это еще хуже. В общем, графоманы одни кругом, куда ни плюнь. В какой-то мере он, наверное, прав: графоманов хватает.
Закономерный, полагаю, назревает вопрос: для кого же премию учреждать? Кому ее впоследствии вручать? Ну если не быть ленивыми и открыть подшивки «Ростовского вестника», то ответ и на этот вопрос, и на все остальные, поднятые в статье Валерия Замыслова, найдется: надо учредить премию его имени, назначить его председателем жюри и, когда он выберет свой очередной роман (или не роман), достойный премии, выдать ее ему. И желательно при скоплении народа, журналистов (впрочем, толковых уже не осталось, надо срочно всех заменить!) провести церемонию в сопровождении оркестра. Вот и все, над чем тут вообще голову ломать!
Поверьте или возьмите и сами убедитесь: столько ярких, незабываемых статей написано о Валерии Замыслове и его немыслимом таланте! Жаль только, что нигде не указано, кто именно писал эти статьи и многочисленные отклики на его творчество. А писал-то он сам. Подписи стояли разные, но автор всегда и неизменно один — сам. И о себе, любимом. Ну, подправит иногда подписывающий его саморекламную статью неловкие, неуклюжие фразы «волшебника русского слова», ну, посетует: «сколько можно расхваливать самого себя, как это все надоело!» Но по сути-то? По сути — нет у нас не только в Ростове, а и во всей необъятной России более талантливого (не ошибиться бы, а вдруг — гениального) писателя. Ну, приврет, создавая исторический образ или рисуя картины давно минувших дней, так ведь не без этого: художественная литература, не документальная. Да и кто из потомков того же Ярослава Мудрого сейчас предъявит ему претензии? Почти легендарная личность, почти миф. Вот видит его Валерий Замыслов таким и нам предлагает (порой настаивает) видеть историческое лицо, всю российскую историю в его свете.
Впрочем, ничего страшного в этом нет. Не хочешь — не читай. Писателя оценит время. Люди, конечно же, но через какое-то время. И вряд ли они ошибутся.
После прочтения статьи я позвонил Валерию Александровичу, высказал свое мнение. Он пришел к выводу, что я ничего не понял, предложил прочесть еще раз. Заверил меня, что писатели его поймут. Не сомневаюсь. Поймут и те, полагаю, от кого он ждет поддержки.
Не подумайте, что я пишу вот это от обиды за уничижение. Мол, покритиковал маститый писатель графомана, а он с расстройства и ополчился теперь против него. Отнюдь! Просто захотелось поддержать Валерия Александровича, взявшегося высказать открыто о наболевшем, также по его примеру резануть правду-матку в лицо. Но я в отличие от него хотя бы знаю, о чем пишу. А вот Валерий Александрович не то что не читал, даже в руках не держал моей книжки с прозаическим произведением. Он честно признался мне в этом. Сказал в оправдание лишь то, что я сам говорил ему, что написал роман. И это неправда. Я говорил ему, что мое произведение называют романом, но я и сам не знаю, что написал, не умею определять жанры. Вот на основе этих моих слов он и заключил, что я дерзнул написать роман, «замахнулся на высшую вершину творчества» (это снова от его эгоцентризма исходит, а суждение-то весьма спорное), «но произведение не соответствует избранному жанру». Вот так, не читая. По известному трафарету: «я не знаю, что он там говорил, но он не прав». Ну и на что мне в этом случае обижаться? Кто ему предложил такую оценку, я догадываюсь. У нас много неудачников и завистников. Но даже на них я не обижаюсь, а лишь сочувствую им. Как и самому автору статьи «Слово…», вечно опекаемому, обласканному властями и при этом каким-то образом прошедшему «Через шипы и тернии». Словно в ГУЛАГе побывал!
Так будет ли толк от статьи Валерия Замыслова? Бросится ли наша финансовая и политическая элита на поиски шедевров, которых нет? Не знаю. По-моему, с черной кошкой в темной комнате все давно знакомы, и никто ее больше не ищет. Уж лучше бы писатель сообщил прямо: в Ростове литературы нет и не предвидится. И нечего головы морочить, воздух сотрясать призывами поддерживать несуществующих литераторов и помогать им. Хотя, если честно, я считаю, что как в спорте есть чемпионы области, России, Европы, мира, Олимпийских игр, не всем удается пройти весь этот путь, так и в литературе могут быть хорошие, достойные внимания писатели разного уровня. Если бы не было писательской массы, не появились бы и великие Пушкин, Гоголь, Достоевский, Булгаков, Цветаева, Есенин… А хороших поэтов и прозаиков, на мой взгляд, в Ростове и районе немало.
И сам Валерий Замыслов, если ему слегка умерить амбиции, вполне интересный сочинитель. (Жаль, что у него редактора толкового нет.) Это статья у него неудачная, но книги-то пользуются спросом. Да и статью прочтут, потому как привыкли доверять ему. Так вот, чтобы не заблуждались люди, я и решил помочь Валерию Александровичу в его излияниях. Не стал бы я уничижительно говорить о таких писателях, как Борис Сударушкин, Николай Ефлатов (их краеведческие труды и через много лет, если не веков, будут востребованы), Светлана Мартьянова. Каждому есть над чем работать, каждый из них знает не менее Валерия Александровича о слабых сторонах своего творчества. Подсказать — не вредно, не помешает, но не в такой же форме! Есть талантливые поэты: Валерий Куликов, Валерий Топорков, Игорь Сапунков (и прозаик он интересный), Марина Львова, Мария Васильева, Наталья Пак, Василий Козачук. Боюсь, что всех и не перечислю. А почему ни слова не сказано о Елене Крестьяниновой, издавшей совсем недавно прекрасную книжку «Ростовские сказки»? Таланты, самородки, несомненно, есть на ростовской земле, и поддерживать их, безусловно, надо. Только вот этих самых оценочных слов у нашего выдающегося писателя и не прозвучало.
Николай РОДИОНОВ,
не претендующий на лавры писателя-романиста Валерия Замыслова.
И ПОЛНИТСЯ ДУША ПОКОЕМ
В ноябре минувшего года в Гаврилов-Яме состоялась презентация нового сборника стихов поэта Людмилы Николаевой «Надежда». Предлагаем вам стихи из этой книги.
* * *
Отпустила Пегаса на волю —
Пусть резвится, оставив дела.
По соседству с засеянным полем
Вся в сережках застыла ветла.
Разве это не чудо? Да что там!
Солнце в мае старается впрок.
У него что ни день, то
забота:
Нужно слабый согреть
колосок.
Чтобы рос он упругим и
полным,
Не боялся погоды любой.
Чтоб пшеницы веселые
волны
Как морской набегали
прибой.
Чу! Скворец песню новую начал,
Я внимаю певцу не дыша.
Если сердце поет — это значит
Мир прекрасен и жизнь
хороша.
Ах, весна с синевою
безбрежной,
Вся ты радость, порыв и огонь!
… Возвратился Пегас мой и нежно
Теплой мордочкой ткнулся в ладонь.
* * *
Янтарные листья летят и летят,
Как будто поведать мне
что-то хотят.
Быть может, про то, что зима на пороге.
Про грозные тучи и грязь на дороге.
Про ветер колючий,
пришедший с востока.
В руках у меня им не так одиноко.
Я листья возьму в теплоту и уют —
Пусть в книге стихов от
невзгод отдохнут.
ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Отшумел листопад.
Беззащитно и жалко
Голый ясень дрожит у перил.
И простуженно хохлится мокрая галка,
Белый свет ей, бедняге, не мил.
Ветер хлещет в лицо,
Упиваясь собою.
Не желая, не ведая зла.
Что же стало с моей
запоздалой любовью,
Неужели на убыль пошла?
Как ждала я ее!
Светлый образ искала
На страницах потрепанных книг.
Торопила года и минуты считала,
Чтоб приблизить
единственный миг.
Отшумел листопад.
Серебристо и тонко
От костров расползается дым.
Я любовь, как рожденного в муках ребенка,
Согреваю дыханьем своим.
ЯБЛОКО
Иду по желтому настилу.
Шуршу листвой, не помня зла.
Чтоб я о лете не грустила,
Мне осень яблоко дала.
Оно прозрачное… такое,
Что даже зернышки видны!
И полнится душа покоем
И тихим светом новизны.
И кажется, что все
возможно…
Спасибо, осень, за красу!
Иду, ступаю осторожно,
Как будто шар земной несу.
* * *
Грустно, что песня моя
недопета,
А запевалась она не шутя.
Осень играет мелодию лета,
Трогая чистые струны дождя.
Я открываю окно — и
прохлада
В комнату входит вместе с дождем.
Дождику я по-хорошему рада:
Все-таки легче плакать
вдвоем…
РУКИ
Руки у меня не рабочие,
Не шершавые и не сильные.
Слишком нежные, слишком белые,
Лишь на пальцах пятна
чернильные.
Я пишу стихи, бьюсь над рифмами
И частенько мечтаю
с волнением,
Чтобы руки мои не рабочие
Мне рабочий пожал
с уважением.
* * *
Живу как будто во хмелю,
Над рифмой сердце мается.
Сама себя не похвалю —
Никто не догадается.
Простите мне мои грехи,
Как я другим простила.
Для вас писала я стихи
И, как детей, растила.
И в жизнь отправив, не тужу,
Хотя мороз по коже…
Я гонораров не прошу,
Мне похвала дороже.
* * *
У меня, как в святой
обители,
Посетители, посетители.
А когда же под всхлипы
вьюг
Навестит меня старый
друг?
Скажет: «Здравствуй, я шел
к тебе,
Как к мечте своей, как
к судьбе.
Падал и поднимался вновь:
Мне светила твоя любовь».
Я отвечу… А впрочем, нет,
Ничего не скажу в ответ.
Лишь в глаза ему загляну —
И снежинку с плеча смахну.
* * *
Не ищу исхоженных дорожек,
У судьбы поблажек не молю.
Самые высокие порывы
Иногда равняются нулю.
Не хочу, чтоб что-то получилось
И с моей неопытной строкой.
Я ее корабликом весенним
Отправляю в вечный непокой.
Пусть встречает бури
штормовые,
Сохнет на ладошке малыша.
Лишь навстречу выстраданной песне
Настежь раскрывается душа.
ЛЮБИТЬ ПО-РУССКИ
Ранним июньским утром пастух Иван Сидоров, поеживаясь от утренней свежести, направлялся в центр Плещеева, что в Великосельской волости, куда жители села приводили скотину.
Утро выдалось туманное, сквозь влажно-молочную пелену проступали очертания изб, деревьев, справа тускло блеснула неподвижная гладь пруда.
Село просыпалось. Раздавались голоса людей, мычание коров. Неподалеку от храма пастух застыл пораженный: прислонившись к ограде, на траве сидел человек — глаза открыты, на лбу запеклась кровь, лицо покрыто синяками и ссадинами. Подойдя поближе, Иван признал в раненом пономаря местного храма Афанасия Лахостского. Иван позвал односельчан, чуть живого пономаря перенесли в избу. Он пытался что-то сказать, но из груди вырывались лишь стенания. Вскоре Афанасий Лахостский отошел в мир иной.
Загадочная гибель пономаря всколыхнула всю округу. Бывали ссоры, драки… Но чтоб такое!
Случилась трагедия утром 20 июня 1861 года.
Уездный врач Дрейер прибыл в село 20 июня и констатировал насильственную смерть пономаря. На следующий день дворянский уездный суд создал комиссию для расследования преступления в составе исправника, земского заседателя, уездного врача, представителя духовенства.
Плещеево в то время было небольшим селом — немногим более 20 дворов. Все домохозяева села были немедленно подвергнуты допросу. Крестьяне рассказали, что служитель храма вел жизнь нетрезвую, имел характер «буйный, придирчивый», жители избегали с ним встречаться. Но вот относительно совершенного накануне злодеяния все крестьяне имели полное алиби. В ночь на 20 июня обыватели мирно спали, никто из дома не отлучался. Следствие зашло в тупик.
25 июня перед комиссией предстала крестьянка Мария Семенова, бледная, вся трепещущая от душевного волнения. Она призналась, что до замужества имела с пономарем любовную связь. Муж Марии большую часть года отсутствовал, находился в отходе. В семье было пятеро собственных и трое детей, оставшихся сиротами после смерти брата и его жены.
Хозяйство Семеновы имели крепкое. Но пономарь не забыл свою бывшую зазнобу и в пьяном виде под покровом ночи являлся к Семеновой, грубо требовал возобновления любовных отношений. Мария рассказала, что два раза встречалась с пономарем, надеясь, что тот прекратит домогательства. Однако потерявший голову Афанасий продолжал жадно тянуться к женщине, жаждал новых свиданий. Но Мария дорожит семьей, семейным очагом. А пономарь серьезно угрожал ее жизненному благополучию, семейному ладу. И Мария Семенова возненавидела назойливого ухажера-пьяницу. В роковую ночь на 20 июня пономарь в сильном подпитии постучал в окно дома, где жила Мария, стал требовать, чтобы женщина вышла к нему на свидание. Мария стала терпеливо уговаривать пьяницу оставить ее и семью в покое и уйти. Пономарь распалялся все больше, разбил стекло, стал угрожать Марии физической расправой. Но она не боялась ни бывшего любовника, ни его угроз. Потерявшая терпение женщина вышла из избы, вырвала из ограды кол и ткнула им в бок своего обожателя, который, громко смеясь, попытался ее обнять. Тогда, утратив самообладание, в состоянии аффекта женщина подняла лежащий на земле переломанный железный шкворень и стала нещадно, изо всех сил бить охальника им по голове, по спине, по бокам, пока тот не взмолился: «Прости меня ради Христа, много я тебе прискорбностей делал, никогда больше не приду и никому не скажу». Он с трудом поднялся на ноги, пошатываясь, жалобно стеная, побрел к своему дому.
Мария в ту ночь не могла сомкнуть глаз. Утром, подоив коров, выгнала их со двора, схоронила в хлеву шкворень. На улице услышала возбужденные голоса соседей: пономарь весь в крови лежит у ограды еле живой. Через день на допросе солгала, сказала, что ночью спокойно спала, никуда из избы не выходила.
Рассмотрев уголовное де-ло об убийстве пономаря Афанасия Лахостского, дворянский уездный суд вынес приговор:
1. Наказать временнообязанную крестьянку князей Гагариных 60 ударами розгами.
2. Направить в смирительный дом на срок от 1 до 3 лет.
Затем дело было направлено на ревизию в Уголовную палату, которая смягчила наказание. Этот судебный орган принял во внимание следующие обстоятельства:
1. Подсудимая не имела умысла на убийство. Добровольно явилась с повинной.
2. Односельчане единодушно охарактеризовали Марию Семенову как женщину смирную, поведения хорошего.
3. С другой стороны, судебная палата имела в виду нелестный отзыв плещеевцев о служителе храма Афанасии Лахостском.
Судебная палата оставила в силе первый пункт приговора Дворянского уездного суда «наказать 60 ударами розгами», но заключение в смирительный дом было заменено решением — вернуть в место жительства, содержать в течение двух лет под надзором полиции. Мария Семенова должна была принести церковное покаяние.
Вещественное доказательство — железный шкворень — суд постановил вернуть законному собственнику — мужу Марии Семеновой.
Валерий ФЕДОТОВ,
краевед.
