В «Золотом кольце» мы уже рассказывали о ярославском фотохудожнике Михаиле Федоровиче Уткине. В минувшем году с 10 февраля до 8 мая он жил на Святой земле и стал свидетелем схождения благодатного огня. В своих рукописях, которые Михаил Федорович мне любезно предоставил, я нашла воспоминания об этом удивительном событии. ИЕРУСАЛИМ. 2009 год. Великая суббота. День схождения благодатного огня. В семь утра я уже у стен Старого города. Местные власти практически полностью закрыли Старый город.
В «Золотом кольце» мы уже рассказывали о ярославском фотохудожнике Михаиле Федоровиче Уткине. В минувшем году с 10 февраля до 8 мая он жил на Святой земле и стал свидетелем схождения благодатного огня. В своих рукописях, которые Михаил Федорович мне любезно предоставил, я нашла воспоминания об этом удивительном событии.
ИЕРУСАЛИМ. 2009 год. Великая суббота. День схождения благодатного огня. В семь утра я уже у стен Старого города. Местные власти практически полностью закрыли Старый город. В сторону храма Гроба Господня встречаю полицейские кордоны и по одной улочке, и по второй, и по третьей. Возникают мысли забраться на крыши и по ним дойти до храма. Отгоняю их — как бы не натолкнуться там на полицейских и не получить кучу неприятностей. Останавливаюсь у одного из кордонов и сажусь на свой стульчик в ожидании. Народ все прибывает. Как многолико православие: и европейцы всех национальностей, и арабы, и африканцы, и даже индусы — кого только нет! Все мы ждем в тишине и молитве. Узнаю, что в предыдущие дни продавались билеты в храм Гроба Господня на схождение благодатного огня по сто долларов. Довольно много людей с этими билетами, но выяснилось, что они не действуют, полицейские о них ничего не знают. Здесь и на святом кто-то неплохо мошеннически зарабатывает.
Время медленно тянется. Народ смиренно ждет. Уже начало двенадцатого. Вдруг с соседней улицы доносится громкий шум: крики, удары барабанов. Этот шум приближается. И вот по узенькой поперечной улочке, выгнутой горбом, метра в полтора шириной из-за этого горба появляется толпа молодых арабов в белых майках с надписями, с пучками свечей, с крестами, с плакатами и барабанами. Кто-то верхом друг на друге, верхние размахивают саблями, крестами, пучками свечей. Люди, находящиеся в ожидании, вжались в стены. Шум невероятный. Эта громко орущая толпа вырвалась на улицу перед полицейским заграждением. Она то накатывает на преграду, то откатывается от нее. Крики все громче. Толпа арабов заводит себя. И вот на каком-то пределе воплей и исступления эта толпа идет на штурм полицейских заграждений. Кто-то задавленный кричит, слышны стоны, но все покрывают вопли арабов. Преграда не выдерживает, полицейские отступают, и с победными криками толпа рвется вперед. Я стою у самых заграждений и в момент прорыва меня тащат по стене, по водопроводным трубам и кранам на ней, но я стараюсь удержаться за толпой. Потом все тело было в синяках и ссадинах, но это потом, сейчас мною владела одна мысль: надо пробраться в храм, надо получить благодатный огонь. Боли нет. Только вперед.
Я бросаюсь в узенький проходик — там лестница, наверху за поворотом маленькая площадка перед закрытыми дверями. Здесь уже английская пожилая пара, наша монахиня, молодые еврей и еврейка. Прячусь вместе с ними за выступом. Ожидание. Появляются два израильских солдата и встают на лестнице. Небольшое волнение заканчивается переговорами с ними и выяснением, что им нет дела до нас. Снизу звучит какой-то вопрос. Солдаты отвечают. Они нас не выдали.
Общение с моими новыми друзьями происходит знаками и моим нулевым английским. Временами осторожно выглядываем для разведки. Снова слышны боевые крики наших знакомых арабов. Вот они мчатся мимо нашего убежища на новые штурмы. Я бросаюсь в их гущу. Вперед, в бой за святой благодатный огонь. Идет почти настоящее сражение. Все эти беспорядки, похоже, специально спровоцированы израильскими властями. Схождение благодатного огня православному люду им очень не нравится. Ура, я здесь, в святом храме Гроба Господня! Я радуюсь и не замечаю, что начинаю отставать от моих арабов. Вдруг крики полицейских: «Рус, рус!» Меня хватают и кидают обратно так, что я лечу на камень помазания, налетаю на огромный трехметровый подсвечник около него и только молю Бога, чтобы он не упал. Я обнимаю и с трудом удерживаю его. Меня гонят к выходу, но я перескакиваю через турникеты и устремляюсь в галерею вокруг греческого храма Воскресения мимо лестницы с Голгофы.
Вижу открытые двери в храм. Прямо передо мной они закрываются. Вижу, как по галерее мечутся такие же, как я, прорвавшиеся в храм люди. Их хватают полицейские и заталкивают, почти сбрасывают в подземный храм Святой Елены. Зрелище жуткое. Видятся немецкие фашисты в такой же черной одежде, заталкивающие во время Великой Отечественной войны наших людей то ли в топку, то ли в православный храм на сожжение. Я вжимаюсь в стену около какого-то выступа рядом с камнем бичевания и молюсь. Горячо молюсь. Сам удивляюсь глубине молитвы. Так проходит более получаса. Вижу полицейских, которые скользят глазами по мне, как по пустой стене. Они меня не видят, хотя я у них прямо под носом. Временами я даже ловлю их невидящий взгляд. Молюсь. И вдруг приходит мысль: как хорошо я молюсь, что по моей молитве полицейские не видят. И тотчас только что «слепой» полицейский прозревает. У него округляются глаза. Меня хватают. И я уже внизу в храме Святой Елены. И снова я в православном братстве. Кто молится, кто отдыхает после битв.
И вот два часа. Все встали. Все вокруг напряглось до звона тишины. Минута, две, пять, десять. И взрыв гула голосов наверху. И колокольный набат. Огонь сошел! Сжимает грудь. Дышал ли я эти десять минут? Радость. Все улыбаются. Наверху на лестнице появляется огонь. Он волной стекает вниз. Вот и мои пучки зажжены. На расстоянии умываюсь огнем. Чувствую горечь от своей боязни и своего неверия. Господи, помилуй. Люди тянутся к выходу. Поражает всеобщее молчание. Кто еще с огнем, кто с потушенными свечами. Кто с безумными глазами, кто с печальными, кто с глазами, полными слез, а кто с полными света. И что-то бьется внутри.
Михаил УТКИН.
Фото автора.
