8 июня 1958 года пароход, плывший по маршруту Уфа — Москва, приближался к Ярославлю. Было раннее утро, и сквозь редеющий туман сияли ярославские храмы. На палубе стоял известный теперь поэт-визионер Даниил Андреев с женой Аллой Александровной. И привиделся тогда старинный город поэту таинственным «Небесным Кремлем», нездешним градом, о котором он задумал написать поэму.
8 июня 1958 года пароход, плывший по маршруту Уфа — Москва, приближался к Ярославлю. Было раннее утро, и сквозь редеющий туман сияли ярославские храмы. На палубе стоял известный теперь поэт-визионер Даниил Андреев с женой Аллой Александровной. И привиделся тогда старинный город поэту таинственным «Небесным Кремлем», нездешним градом, о котором он задумал написать поэму. Но не успел: менее чем через год умер от разрыва сердца этот удивительный человек, сам точно живший сразу в нашем и ином мирах.
Предсказывал, кстати, Даниил Андреев, что со временем присутствие иного мира люди все чаще станут чувствовать на Земле. Так это или не так, но только в последние десятилетия в нашей жизни усилилось чувство какой-то постоянной тревоги, ожидания разных ухудшений. Стоит лишь вспомнить недавние катастрофы и взрывы в метро. Предчувствия эти довольно часто проявляются в самоубийствах, в новых мифах и аномалиях, а то и сбывающихся пророчествах.
Откроешь, например, того же Даниила Андреева и прочтешь: «Шумные дети учатся в школах. //Завтра не будет этих детей: //Завтра — дожди на равнинах голых, //Месиво из чугуна и костей». Даже мороз по коже… Написано это в 1937 году. А как точно предсказаны грядущие военные бедствия! Ведь именно уцелевшие десятки из тех детей, о которых сказано в этом пророчестве, теперь отмечают 65-летие Победы.
Многие из них, вспоминая бои, часто говорят: «Чудом выжил! Второй раз родился!» Знамения и предостережения знакомы не только визионерам. Часто приходится слышать от близких людей рассказы о приснившихся им необычных снах, в которых пусть и туманно или искаженно, но предсказывается будущее. Вот и сам я недавно открыл записи своих сновидений и поразился. В них теперь сплошь темные лайнеры, вагоны, война… Приведу два примера из своей коллекции, которую собираю уже лет тридцать, если не больше.
Жителям Ярославля хорошо известен магазин на пересечении проспекта Толбухина и Большой Октябрьской. Это напротив бывшего «Гарнизонного». Помнят, наверное, здешние обитатели и пивной ларек у этого гастронома. Из-под него в жару, когда толпилась очередь, бывало, текла лужа опивок, а сбоку громоздилась деревянная тара. Таким это место у 49-го отделения связи выглядело в начале восьмидесятых годов минувшего века, когда мы жили здесь, поблизости.
Сон переносит меня в ту обстановку, к бывшему гастроному. И у ступенек крыльца, у хлопающих стеклянных дверей на асфальте я вижу товарища Сталина. Свет темный, вечерний. Сталин в шинели, в фуражке, при всех регалиях. Только он инвалид, без ног, отнятых выше колен, и на низенькой тележке, на какой обычно ездят такие люди-обрубки. Вроде как он ожил или его сняли с работы… Точно понять не могу. Покупатели идут мимо, никто не удивляется. Не обращают на генералиссимуса внимания.
Когда стемнело и магазин закрылся, Сталин, толкаясь руками об асфальт, уехал во двор, к пивному ларьку, где на пустых ящиках притулилась компания бродяг. Я за ним. Жалко стало старика. Он закурил папиросу. «Уже поздно, — говорю, — Иосиф Виссарионович, вам пора домой». У него на глазах — слезы. «Нет, домой я сегодня не поеду… Вот!» — выхватывает ампулу с ядом и таблетку металлического цвета и, сделав судорожную затяжку, заглатывает ее… Просыпаюсь от удивления.
Никогда еще не видел я владыку полумира в таком жалком виде. Сон этот приснился в ночь на 17 февраля, перед бывшим Днем Советской армии. Не надо много мудрствовать, растолковывая этот образ. В нем и судьбы солдат-победителей, и судьба страны, покорившей Европу, а теперь ставшей инвалидкой. Одни разговоры о льготных таблетках да ампулах чего стоят.
Другое сновидение, записанное позднее, 22 февраля, я забыл в суете. А недавно, уже после прогремевших в московском метро взрывов, открыл блокнот и поразился…
Сон этот разбудил меня в два часа ночи. Приснился мой умерший друг еще по Литинституту Валера. Мы едем в ночном вагоне с прозрачными стенками. Похоже, в метро. Во сне я даже узнал станцию, но теперь, наяву, боюсь ошибиться в ее названии. В соседнем вагоне в темноте виден человек в фуражке, какие носят работники метрополитена. Наш вагон нам очень неприятен, вроде тюрьмы, и везут в нем пассажиров как будто на расстрел.
Валера начинает лихорадочно вырезать стекло. Скоро остановка и — смерть! Я ему помогаю. Вот вагон остановился. Друг считает время и командует: две-три минуты еще есть, можно успеть скрыться. Мы бросаемся в рассыпающееся на осколки окно. Люди в это время начали входить в открывшиеся двери, а мы уже в спасительной темноте, у кустов. И тут я почувствовал, что вижу плохо, очки свалились. Сказал другу об этом. Он заругался. Я хотел уже возвращаться в вагон. Но в осколках выбитого окна увидел свои очки на бетоне. А Валерка исчез. Вокруг глухая темнота. «Валерка, где ты?» — закричал я. «Я здесь!» — ответил он из темноты, и я проснулся, и ответ еще раздавался в ушах, будто он ответил не из сна, а из тьмы комнаты, за окном которой по-февральски пошумливала метель. Неприятное чувство тревоги не утихло и к утру.
В метро, конечно, мы ездили с моим другом часто. Но в Москве я не был уже со времен Горбачева. И никогда метро мне судя по записям не снилось. А тут — вагон, везущий пассажиров на смерть. Помощь умершего друга. Пусть это игра воображения, скажет скептик. Но все же после прогремевших взрывов в метрополитене сновидение это воспринимается по-другому. А значит, и образы его не случайны.
Николай СМИРНОВ, Мышкин.
