Николай из соседнего подъезда сидит на лавочке. Он повредил ногу и теперь далеко не ходит. Просит передать мне на третий этаж интересный факт: выкопал картошину, похожую на сердце, — может, пригодится для редакции? Жена говорит ему: «Надо бы ее сфотографировать. Как такой клубень словом описать?»
Мы уже давно заметили, что с лавочки у нашего многоквартирного дома исчез другой Николай, тоже пенсионер. Оказалось, пока мы по больницам ездили, он умер. Жил в квартире один. Соседи заметили, что у него в доме уже второй день орет телевизор: и днем и ночью. Пришла родственница, открыла дверь, а он лежит на диване уже бездыханный. Умер под телевизор.
Человек, хоть прежний, советский, хоть современный, считает, что без телевизора «жизнь как в лесу» — бескультурная. Православный писатель или философ — что цветной экран — «окно в ад», изобретение от беса — «хитрого и умного духа». Не зря, мол, Ленин считал кино самым важным из искусств. Им легко одурачивать массы. В известном романе-антиутопии Оруэлла, написанном до войны, предсказано, как люди будут жить в 1984 году. Всюду установят «телескрины». Телескрин — глаз за душой человека, что-то вроде телекамеры и телевизора. Предсказание это исполнилось.
В больничной палате нет крана с водой и туалета. А вот телевизор почти всегда найдется. Обязательно приволочет его сердобольный родственник больного: «Как вы тут без него обходитесь, наверное, скучно?» И вот уже какой-нибудь бывший колхозник налаживает своему сыну цветную игрушку. На экране что-то замелькало, голос выкрикивает рекламу. «Ничего, лишь бы что-нибудь булькало!» — говорит наладчик. Очень точно сказано, народным языком.
Теперь людям чаще нужно не просто содержание, а хотя бы фон, потребность в шумовом раздражении. Чтобы постоянный стрекот аппарата рассеивал мысли, не давал сосредоточиться, подумать. Выключат — тягостно становится, скучно, будто не сердце у тебя в груди, а холодная картошина.
«Дайте лентяйку, включите что-нибудь!» — умоляет ночью уже который раз в бреду пациент после тяжелой операции. «Включай балалайку!» — командует утром своему соседу другой больной. И весь день в палате булькает все подряд. Судя по рассказам Чехова, Леонида Андреева или Льва Толстого в «Смерти Ивана Ильича» — в девятнадцатом веке люди в болезнях сосредотачивались, доходили, пусть и с опозданием, до каких-то сокровенных истин. Ведь болезнь, по христианским убеждениям, дается за грехи и для очищения.
Теперь вместо этого в душе булькает, играет балалайка. Или убогий юмор. До трех часов ночи порой не угасает цветной экран в больничных палатах. После четырех месяцев этого соседства у нас такое отвращение выработалось к телевизору, что дома уже полгода его не хочется включать. Если захочешь узнать новости — пользуешься волновым радиоприемником.
Еще в пятидесятые-шестидесятые годы минувшего века в Мышкине выросшие до революции старушки на весь Великий пост отключали радио. Слушать его в такое время считалось грехом. А до 1917 года на этот срок отменялись и театральные представления. Теперь в пост священники советуют ограничивать смотрение телевизора.
Как-то еще в лихие девяностые зашел я в селе Охотине к священнику, а он сидит у телевизора. Тут же выключил и объяснил: «Смотрю духовную передачу». Потом снял с полки толстенный фолиант, еще диссидентский, ксерокопированный, и принялся читать мне статью о магии. Вода, стекло, свет — показывал он на телевизор и занимательно разъяснял, как с помощью этих предметов порабощается душа. Интересная, серьезная статья. Особенно слово «вода» теперь мне из нее вспоминается. Ведь в том же духе и неученый бывший колхозник суть магийного телевоздействия определил: «Только бы что-нибудь там булькало!»
