Будничное утро в троллейбусе. Лица озабоченные, дремлющие, равнодушно выжидающие.
Я люблю сидеть слева, на одиноком переднем месте лицом к салону, и рассматривать пассажиров. Порой попадаются замечательные личности, и тогда я гадаю, кто они на самом деле. Во время ежедневного маршрута — мужчин интересных бывает почему-то все же меньше — я встречала и тургеневских девушек, и пиратов, и роковых женщин декаданса. Хорошее развлечение по пути на работу.

Будничное утро в троллейбусе. Лица озабоченные, дремлющие, равнодушно выжидающие.

Я люблю сидеть слева, на одиноком переднем месте лицом к салону, и рассматривать пассажиров. Порой попадаются замечательные личности, и тогда я гадаю, кто они на самом деле. Во время ежедневного маршрута — мужчин интересных бывает почему-то все же меньше — я встречала и тургеневских девушек, и пиратов, и роковых женщин декаданса. Хорошее развлечение по пути на работу.

Но сегодня взгляд скользит, не останавливаясь. Бывает такое — серенькое, не примечательное начало дня.

И вдруг, уже не ожидая ничего интересного, совсем рядом, наискосок, вижу ее: рыжие завитки, спускающиеся на плечи, глаза, улыбающиеся собственной глуби, томная, слегка отечная бледность лица и плавные линии рук. Мона Лиза! Чудесным образом она попала в это бесцветное утро, в скучный троллейбус.

Начинаю исследовать шедевр и замечаю, что она беременна  и уже совсем на сносях. Так вот откуда нежная припухлость… Немножко отекли ноги в простых черных шлепанцах, пронизанные сеточкой голубоватых сосудов. А на портрете всего этого не видно…

Тут Мона достала из сумочки вполне современный телефон и также по-леонардовски сосредоточенно углубилась в него. Потом неловко встала, придерживаясь за поручни. Троллейбус остановился, вздрогнув, и она тяжело соступила с подножки в утреннюю суету города — живая, загадочная, вечная!