ВСЕ ДЕЛО В ГРЕБЛЕНе один десяток лет стоит внушительная женская фигура в угловой нише здания на улице Советской. Девушка в полуповороте демонстрирует крутое бедро и поднятый над головой мяч. Эротика эпохи монументализма сквозит даже через обозначенный в камне купальник. Почему, кстати, с мячом, а не с веслом? По тем временам предпочтение отдавалось гребле. То ли народу предлагалось налечь на весла и в темпах продвигаться к светлому будущему, то ли просто в моде были байдарки. Только спортсменок ваяли в обнимку с веслами — не с лодками же. А наша ярославская — с мячом. С чего бы?
— Да с того самого, голубчик, что Гошка больно в футбол любил гонять по молодости. — Ху из Гошка, то есть при чем здесь футбол, сопливый пацан, в него игравший, и каменная матрона в нише? — интересуюсь я у согбенной бабули, которая прошамкала фразочку, заметив мое любопытство к монументальной лепнине. — Так ведь это ж я там с мячиком-то… — С каким мячиком, бабушка? Ау, гражданочка, девочка на шаре? — Да я тогда, голубчик, уже не девочкой была. Но если надо, могла бы и на шар взобраться. — Так это что же получается? С вас, что ли, скульптор фигуру эту ваял? — Долго же до вас, молодых, доходит. С меня, конечно, не уж-то не видишь! Не такой уж я молодой, но до меня дошло не сразу. Старушка представилась Антониной Валентиновной, говорит, что «хоть годов и много, но она еще о-го-го!» Действительно, старческой неопрятности не замечалось: шубка с претензией на стиль, почти незаметно побитая молью меховая шапочка и яркий макияж. Прямо индийские мазила. Через дорогу, в кафе «Полина», Тоня, так она просила себя называть, за чашкой кофе с коньяком поведала про дела давно минувших дней, преданья старины, уж извините, глубокой. Далеко не каждому удается лицезреть себя воплощенным в каком бы то ни было материале. Когда-то жили и тихо почили люди, с которых Роден ваял в Париже знаменитый поцелуй или Вучетич взметнул на Мамаевом кургане Родину-мать. А Антонина Валентиновна натурально местная Венера Милосская. Притом живая еще, хотя и порядком одряхлевшая. Говорит пришепетывая, довольно бойко, вплетая в разговор разновременные события. Способность сохранять ясность памяти и стройность рассуждений, несмотря на почтенный возраст и толику спиртного, еще больше возвысила бабулю в моих глазах. Ну так как же, каким образом проистекали таинственные отношения художника и модели? Как в задымленности ярославского ландшафта взору Аполлона явилась легконогая нимфа и тронула своей красотой божественные струны его инструмента? Лиры, кажется. Какой такой прибрежный грот послужил им кровом? ПУТЕМ ТКАЧИХ Тоня была простой ткачихой с Перекопа. Ни о каких художественных изысках понятия не имела. Как все девчонки, бегала в киношку и рыдала над популярной в то время индийской картиной «Бродяга». В пожилом возрасте ее в высшей степени потрясла мелодрама «Бобби». Тоже индийская. То есть, несмотря на все перипетии судьбы, эстетические претензии бабули остались на уровне цеха ткацкой фабрики. Молодая Тоня занималась в кружке ОСААВИАХИМа. Пожилые люди помнят — это общество содействия армии, авиации и химической промышленности. Предшественник ДОСААФа, который тоже угробили до кучи с тоталитарной системой. Сегодня детишек на физкультуру палкой не загонишь, а в ту пору молодежь вовсю готовилась к труду и обороне. Девчонки не отставали от пацанов — бегали, метали учебные гранаты, прыгали с парашютом. Аккуратно интересуюсь, не пришлось ли Антонине встретиться с нашей знаменитой Чайкой — Валентиной Терешковой. Та ведь начинала путь в космос тоже из ткачих, из летного клуба не вылезала. В этом году 40 лет со дня ее полета отмечаем. С Терешковой у Антонины Валентиновны провал. Разминулись они во времени. Подозреваю, что Тоня прыгала с парашютом намного раньше первой женщины-космонавта. И когда юная Валя взмывала над Ярославлем на учебном самолете, уже вполне созревшая Тоня погружалась в угар полубогемной жизни на душной палубе ресторана «Поплавок». Это заведение покачивалось в ту пору на волжских волнах, и нынешний ярославский «Поплавок» в пойме Которосли лишь слабое отражение отшумевшего собрата. СТАРИНА КАРБЮЗЬЕ Однажды за столик подсел продвинутый такой молодой человек. Широкий пиджак, взбитый чуб, одним словом, стиляга. Это был Георгий Гаккен — прогрессивный молодой скульптор из среды золотой молодежи. Гоша демонстративно мусолил «Беломор», какого-то Карбюзье называл «старина Карбюзье», восхищался Эрнстом Неизвестным, но говорил, что тот не умеет зарабатывать деньги. Тоня хлопала глазами, по-дурацки хохотала в самых неожиданных местах и проникалась чувством. «Кто такой этот Карбюзье? Он родственник твой, что ли?» — ни секунды не думая, по привычке ляпнула фабричная девчонка. И тут же осеклась. Знакомый жестко прищурился, и она поняла, что сейчас получит в ухо. В ее амурной практике такое случалось. По молодости, говорит, была крайне неразборчива. Но художник ведь не вохровец какой. Пронесло. Впредь свою «ерундицию» она проявляла осторожней. Но за прыткий язычок свой, очевидно, страдает до сих пор. Об этом говорил левый глаз, густо замазанный тональным кремом. Поплавковое знакомство стало первым шагом Антонины Валентиновны в анналы ярославского зодчества. Развитие отношений Тони и Гоши можно проследить на примере воплощенных образов. Старушка закатывает глаза под потолок со словами: «Ой, что вы, голубчик, поначалу он лепил меня только в одежде». БЛИЗНЕЦЫ-БРАТЬЯ Женщина в тоге с фолиантом в руках, изображающая науку и знание, стала первым воплощением возникших симпатий. После ночной смены Тоня шла в мастерскую, и там Гоша драпировал ее в ткань. Он старательно располагал складки, потел над каждым изгибом и твердил, что в данной работе это главное. В руку Антонине он совал стиральную доску — чтобы легче держать было. Тоня чувствовала себя кинозвездой, а после двух-трех часов позирования не чувствовала себя вообще. Вспотевший Гоша отпаивал подругу шампанским и приговаривал: мол, я ж тебя на проспекте поставлю, весь Ярославль на тебя смотреть будет. Параллельно со статуей науки прогрессивный скульптор ваял фигуру искусства. Разница-то несущественная, особенно для человека малоосведомленного. Как Зита и Гита из одноименного индийского фильма. Как партия и Ленин — близнецы-братья. Формула и расчет легко укладывается в те же скульптурные формы, что и вдохновение с интуицией. Во всяком случае, это блестяще доказал ярославский скульптор Георгий Гаккен. За что ему самому полагается памятник воздвигнуть. Вместо стиральной доски он всунул в гипсовую заготовку перепачканный красками мольберт — получилось убедительно. Чиновники приняли на ура. Гоша, очевидно, уже прекрасно ориентировался в подводных течениях мутного потока под названием «госзаказ». Поток хорошо кормил, если не обращать внимания на некоторую замаранность идеалов чистого искусства. Обалдевшей ткачихе эти душевные борения были неведомы. Она и по сей день считает, что «наука» и «искусство» есть чистейшей прелести чистейший образец. Позже я прошелся по местам боевой славы скульптора Гаккена. По тем из них, о которых помянула моя побитая молью участница событий. Я попытался представить создателя в момент его вдохновенного взлета. Я встал на его место. Я понял, что чувствует Церетели, проходя по столице, а наш Мухин — по нашей Стрелке. Я ощутил себя по меньшей мере Шемякиным. Я был готов придушить любого, кто бы вякнул, что это халтура. Прохожие, завидев меня, шарахались в разные стороны. А где-то там, в прошлом, захмелевшая Тоня только глупо улыбалась и не верила ни одному слову скульптора. Когда она увидела себя в угловой нише дома, выходящего на клуб «Гигант», то чуть не упала. Лип в ту пору не стояло, прикрыться было нечем. А может, деревья уже посадили, только саженцы не могли скрасить пустоты пространства. Сейчас Антонина Валентиновна этого уже точно не помнит. Осталось лишь ощущение, что тебя выставили в исподнем перед целой демонстрацией. В «Гигант» на танцы собирался не только городской народ, но и молодежь с окраин. Ей казалось, что ее узнает чуть ли не каждый. Так встала статуя искусства. А изваяние науки обратилось в сторону парка, где резвились дети и птицы. Невинные существа. Перед ними было не так стыдно. СТЫДНО, КОГДА ВИДНО Прогрессивный скульптор получил приличный гонорар, и палуба «Поплавка» закачалась. Штормило неделю. Гаккен глумился над «стариной Карбюзье» и без конца твердил, что французик из Бордо загнулся бы в этой гребаной глухомани, а он вот умудряется разумное, доброе, вечное сеять. При слове «сеять» Гоша укладывал руку Тоне на зад и обещал из нее «наяду сделать». Счастливая ткачиха понимала, что такое «сделать» и «зад», а вот «наяда» ее настораживала. Антонина Валентиновна сегодня смеется, дескать, не знала тогда, что наяда — это всего лишь змея водяная. Не спешу разубедить старушку, лучше послушать дальше. Как-то поутру еще сонный Гоша произнес знаковую фразу: «Теперь пора лепить в натуре». Отношения художника и модели поднялись как раз на тот уровень, что только натуры и не хватало. Так появилась обнаженная Антонина-первая. Она как раз и была с веслом. Гипсовую фигуру установили в парке культуры и отдыха шинного завода на Волжской набережной среди прочих футболистов и дискоболов. Стоять в компании на всеобщем обозрении оказалось не так стеснительно. Зато и славу пришлось делить. Однако же недолго. Знойное воплощение советской школы гребли было варварски расстреляно в год смерти Сталина. Напоминаю Антонине Валентиновне, что нынче круглая дата кончины вождя и одновременно ее гипсового изваяния. УГОЛОВЩИНА В ПАРКЕ КУЛЬТУРЫ А пятьдесят лет назад в парке культуры случилась дикая заварушка со стрельбой. После смерти Иосифа Виссарионыча его сподвижник Берия повыпускал из тюрем даже самых отпетых уголовников. И началось… На танцы в те времена тоже в подпитии ходили. Ну и зацепился один фраер за другого. И давай учить друг друга по фене ботать. Слово за слово, телом по столу — завязалась драка. И так она резко набрала обороты, что даже гипсовый футболист в челюсть получил. А народу было человек триста. Девицы с визгом бросились наутек. Из женского пола среди разъяренного мужичья осталась только Тоня с веслом. Замелькали финки, засвистели над головами ремни с литыми бляхами, кто-то уже хрипел под ногами. Уронили конного милиционера вместе с лошадью. Тот заорал громче животного. Тогда власти вызвали на подкрепление вооруженных курсантов из военного училища. Те оцепили парк и стреляли в каждого, кто высунется из-за забора. Осаду держали чуть ли не сутки. Стрельба шла с обеих сторон. Война ведь вот-вот закончилась, оружия в стране было навалом, особенно у блатных. Когда народ остыл, посчитали убытки. Антонина Валентиновна говорит, что были убитые и раненые. Фигура спортсменки лежала на земле и была перепачкана кровью. Очевидно, кто-то из подстрелянных за ней прятался. Она раскололась в нескольких местах. Лицо было разбито вдребезги шальной пулей. Говорит, когда увидела — заплакала. Георгий Гаккен внимательно осмотрел пострадавшую со всех сторон, прищурился и сказал: «Полнейшая хана». Потом взял под руку плачущую Антонину и поволок в сторону «Поплавка». Так речной ресторанчик наряду с фуршетом по поводу рождения изведал тризну по случаю гибели. ПОМПЕЯ ПО-ЯРОСЛАВСКИ И Гоша решил, что никаких больше весел. Однажды Тоня заметила в его мастерской монтажные пояса, каски, робы и прочую строительную амуницию. Появился даже фрагмент кирпичной кладки. Перепевая известный советский шлягер из фильма о веселых ребятах, Георгий насвистывал: «Нам стройка пить и любить помогает…» Антонина Валентиновна вспоминает, что думала, он будет лепить ее обнаженной для композиции «Последний день Помпеи». Она видела среди прочих такую картинку. Ей даже нравилось очень. Какой трагизм, мир рушится, а люди спасают детей и стариков. На глаз наворачивалась слеза. Потом скульптор прямо на репродукции порезал селедку, остатки трапезы завернул в замусоленную бумажку и выбросил в ведро. Помпея сгинула еще раз, уже в Ярославле. Теперь Тоня позировала в брезентовых штанах, гигантских башмаках и с красной косынкой на голове. Она еще тогда удивилась, почему именно красной. Ведь мастер не собирался раскрашивать свою работу в разные цвета. Задала по этому поводу вопрос Гоше. Гаккен пожевал «Беломорину», прищурился и посмотрел на нее как на последнюю дуру. С досады даже наотмашь жахнул комок глины обратно в ведро. Дескать, молчи, ткачиха, коли ни хрена не понимаешь, я же вот не лезу в твои веретена и, как их там, пяльца разные. Тоня прикусила язык и поняла, что под горячую руку мастера лучше не попадаться, тем более когда на ладони лежит увесистый кусок материала. Он мог бы полететь и в другую сторону. Теперь фигура женщины-созидателя наряду с мужчиной подобной профессии украшает фронтон клуба строителей на улице Кудрявцева. Когда Гаккен успел слепить мужика и его ли рук это дело, Антонина Валентиновна точно сказать не может. Кроме Гоши, прочие мужики ее тогда совсем не интересовали. ЛЮБИТЬ ПО-КРУПНОМУ Говоря это, она отводит в сторону глаза и берется за помаду, чтобы поправить губы. И сообщает, что Гоша любил, как лепил. Делал это неистово, брал целиком, в полную ладонь. Детали доводил после. Если силы оставались. Всякие там шпиц-штихели да болштихели его не касались. Скульптор — это ведь не гравер какой-нибудь, чтобы с козявками разными колупаться. Раз уж заговорили о любви, то осторожно интересуюсь, насколько верен был своей пассии Георгий Иванович. Может, он еще кого использовал в разных творческих качествах. Брови собеседницы подлетели под самую шапочку: «А как же иначе, голубчик, как же иначе…» Я озадачен. Ни фига себе, думаю, мы тут сексуальную революцию вершили в жаркие моменты перестройки и даже некоторый последующий период, а в Ярославле уже свершилось все давным-давно. Я так подозреваю, что и капитализм отсюда никуда не уходил с момента мятежа 18-го года, когда в гостинице «Бристоль» хлопнули комиссара Нахимсона. Чего он там делал, в нумерах-то? Сексуальную революцию, что ли? У прогрессивного скульптора имелись, оказывается, уж не знаю насколько его порочащие связи. Бабуля воспринимает это как сплошное художественное полотно. Утверждает, что к этому так относилась на протяжении всей жизни. Вспомнив об индийских «Бродяге» и «Бобби», охотно верю. Говорит, мол, Гошу не устраивали размеры отдельных частей ее фигуры. Ну, вот бюста, например. Разгоряченная коньком и кофе, бабушка пытается расстегнуть шубку на груди. Я чуть не подавился. Что вы, что вы, неужели я посмел бы не поверить! На этот случай имелась некая Люська с молокозавода. Я представил, какой она имела бюст. Тоня, как она просила себя называть, подтвердила мои догадки: «Такой, такой…» Что-то я не видел в нашем городе похожих изваяний. Может, это невосполнимая потеря? Поезд ушел. Люське нынче тоже, поди, под 80, если жива еще. Теперь о ее бюсте не может быть и речи. Бабушка хихикает, дескать, в скульптуре девушки с мячом все ее, Тонино, только мяч вылеплен с Люськиных прелестей. Меня бросает в жар. Наверное, от кофе. А может, от коньяка. Хотя, возможно, и от Люськи. ГУБА НЕ ДУРА Еще одну пассию звали Нина. Эта была худой и долговязой. В скульптурной композиции баскетболисток на площади Труда она дотягивается до мяча. А Тоня — та, что пониже. Между ними не хватает только Гоши Гаккена. При жизни он там чувствовал себя в кураже. Антонина Валентиновна до сих пор удивляется буйной фантазии творческой натуры. «На все хватало мужика», — вздыхает она сегодня. Пытаюсь ее утешить, мол, не перевелись на Руси богатыри. Она заинтересованно смотрит в мою сторону. Я пожалел, что рот открыл. Фотографироваться Антонина Валентиновна наотрез отказалась. Запомни, что называется, меня молодой и красивой. Она неожиданно встала из-за столика. Я подумал, что в туалет. Сижу, допиваю напиток. Когда понял, что она просто ушла, было поздно. Прописная истина, что от халявы еще никто не уходил, на этот раз не сработала. И что там стало с Гаккеном, жив он или сгинул, неясно. Ответить некому. Давно нет на Волге ресторана «Поплавок», где встретились художник и модель, где они кутили и грустили. У «Гиганта» выросли здоровенные липы, а в детском парке их, наоборот, спилили. Чтобы вороны меньше гадили. Вглядываюсь в гипсовую Тоню и понимаю Гошу — губа не дура. Было чем вдохновляться. На память пришли знакомые строчки: Так, значит, вовсе нет халтуры, Коль прах способен на полет. Ну, что с того, что бабы — дуры. Зато творение поет. Фото Сергея КИСЕЛЕВА. P.S. А Карбюзье оказался не скульптором, а архитектором. Хотя действительно французом. И еще прав был прогрессивный творец Гоша Гаккен: знаменитый иностранец здесь бы сгинул, как и не было. Да и вовсе бы не состоялся.
