Рядом с красивой церковью села Георгиевского Пошехонского района стоял маленький домик, в котором жила семья последнего священника отца Николая (по поводу фамилии существует двоякая версия — то ли Старк, то ли Старков). Жил он с матушкой и двумя дочками, некоторые старожилы утверждают, что у них был еще старший сын.
Судьба его неизвестна. А старшая дочь живет в Санкт-Петербурге. Младшая же девочка была с детства больна, вернее, красива и здорова физически, но страдала слабоумием, поэтому нигде не училась и жила все время с родителями. Когда церковь закрылась, для семьи наступили трудные времена. Родители вскоре один за другим умерли, а девочка осталась жить в своем домишке. Работать она не могла, поэтому вскоре вынуждена была пойти по миру. Люди никогда не отталкивали протянутой руки. И в сытые предвоенные, и в голодные послевоенные времена в ее корзиночке всегда были кусочки хлеба или пирога. Снабжали ее также и одеждой, пускали переночевать, а то и пожить недельку-другую. Она была лет на тридцать старше меня, поэтому я застала ее уже взрослой женщиной, но очень хорошо помню, что она часто останавливалась у нас переночевать, мылась в бане, оставляла одежду, к следующей бане мама стирала ее, штопала и гладила. Тамара любила, когда ее звали Тамарой Николаевной, была очень воспитанная, это чувствовалось по всему. Во-первых, была очень аккуратна внешне, перед едой и после посещения туалета всегда мыла руки. Не любила громкой речи и мата. Когда ради шутки ее просили обругаться, она повторяла грязные слова и сама над собой смеялась, понимая, что это нехорошо. Как любая женщина, любила красивую одежду, радовалась всему яркому. Никогда не носила головные платки, предпочитала шапки и шляпки, которые украшала всевозможными цветами. Перед обедом крестилась, но я не уверена, знала ли она какие-либо молитвы. Была очень честна, ее спокойно оставляли в доме одну, зная, что она ничего чужого не возьмет. В юности она пережила любовь, родила дочку, которую носила, а потом водила с собой, вырастила до семи лет, а потом ребенка обманом забрали у нее и отправили в детский дом. Виделись они после этого только один раз. Ее дочка Нина Старкова и сейчас где-то живет в нашей области, ей уже за пятьдесят. А Тамара Николаевна Старкова прожила долгую жизнь, никогда не получала ни одной копейки ни по инвалидности, ни по старости, ее кормила и спасала только людская доброта. В возрасте, уже далеко перешагнувшем за семидесятилетие, она впервые серьезно заболела. Ее отправили в районную больницу, а оттуда с большими слезами ее отвезли в дом престарелых. Там она и скончалась. Но память о ней жива, то и дело мелькает в разговоре: «А вот помнишь, Тамара-то Егорьевская…» Все помню. Как не помнить. На то и память нам дана, чтобы злых людей забывать, а добрых помнить.
