Его персонажи скромные, застенчивые и невзрачные, не красавцы и не Аполлоны, неудачники, подкаблучники, недотепы… Его нельзя назвать положительным героем. Да и резко отрицательным тоже не назовешь.
Чем-то актер Альберт Филозов похож на своих персонажей, такой же тихоня. Но не зря же говорят: «В тихом омуте черти водятся». ВЫИГРАЛ ДОМ — Альберт Леонидович, вы родом из Свердловска, это нынешний Екатеринбург, а как известно, там была расстреляна и похоронена царская семья. В связи с этим вопрос: ходили какие-нибудь легенды по этому поводу? — Я жил в квартале от этого загадочного места, в том доме размещался партархив, все окна были заколочены. Конечно, тогда у меня не было никакого отношения ни к императору, ни к его семье, но от того дома постоянно веяло ужасом. А напротив стоял Дом пионеров, в котором я занимался пением — в детстве у меня был хороший голос. В те годы Свердловск был городом всякого сброда, отребья человеческого, туда ссылали далеко не самых лучших людей, там ни у кого нет корней, все ниоткуда. И город такой же, как и его жители: изгажен черно-коричневыми, чудовищной архитектуры зданиями — жалко город. — А ваши корни куда уходят, судя по фамилии, вы не с Урала? — Мой отец приехал в Россию из Польши в 1927 году строить социализм. А мама и вся ее родня — крестьяне с юга Украины, они переселились в Сибирь во время Столыпинской реформы, жили зажиточно, потому что семья была большая. Когда маме было пять лет, ее отец отправлял в поле собирать колоски. А потом, в начале тридцатых, деду кто-то шепнул: «Уезжай, все равно тебя раскулачат». И семья переехала в Свердловск. Дед был грамотный, стал работать наборщиком в типографии. Помню, мама долго еще разговаривала на смеси русского и украинского языков. А отца не помню совсем — его расстреляли в 37-м году, когда мне не было и полугода. Тогда многих арестовывали: сверху спускали план по выявлению врагов народа, и наш секретарь обкома всегда старался его перевыполнить. Арестовывали всех подряд, взяли нашего дворника только за то, что у него нашли серебряную ложку, решили, что он наследство получил. Хотя, скорее всего, попросту украл. — То, что вы сын врага народа, вам мешало? — Может быть, только, когда всех принимали в комсомол, я долго не подавал заявление, считал себя недостойным. Вступил лишь, когда умер Сталин. А так детство у меня было, как у всех: играл во дворе, гонял в футбол, дрался. Двор у нас был небольшой, но хулиганистый: один мальчик стал вором, другому отрезало ногу трамваем — катался на подножке и сорвался вниз. А я ходил петь в хоре, бегал в библиотеку — я очень рано научился читать, а книжек дома не было, поэтому библиотека стала вторым домом. Очень интересная история, связанная с нашим домом. Два одноэтажных дома в самом центре города: наш и дом напротив несколькими годами раньше, в период НЭПа, выиграл в игорном доме брат моей бабки. Потом советская власть эти дома у него отняла. А когда мой дедушка с семьей переехал в Свердловск, его поселили в этот самый дом. ПОЛЮБИЛ ЗА ГОРЯЧИЙ ОБЕД — Об актерской профессии мечтали с детства? — И не думал об этом никогда, понимал, что с моими внешними данными в артистах делать нечего, все получилось случайно. К нам в Свердловск приехал на гастроли МХАТ, был объявлен набор в Школу-студию. В то время я только-только закончил школу. Друг буквально силой затащил меня на экзамены, за компанию. Понятно, что я совершенно не волновался, поэтому успешно прошел все три отборочных тура и поехал в Москву сдавать общеобразовательные предметы. Москва мне понравилась сразу, и я решил, что больше никогда из нее не уеду. Когда мы учились, то жили в общежитии за Рижским вокзалом, в бывших казармах, где раньше размещали пленных австрийцев. Там было довольно холодно. Помню, бывший известный артист, а ныне священник Владимир Заманский спал на кровати у окна, а прямо на него из огромной щели в стене падал снег. А летом на вокзале прямо на платформе торговали арбузами, фруктами, ночью все это оставалось бесхозным, и мы, конечно, воровали эти арбузы. — А заработать денег, чтобы не воровать, не пробовали? — Халтура была — озвучка, массовка, но времени не хватало, когда учились, мы были заняты по 24 часа в сутки: с утра до ночи на лекциях, а потом еще в общежитии этюды разыгрывали. У нас был замечательный курс: Толя Ромашин, Саша и Женя Лазаревы, Слава Невинный, Алла Покровская, Наташа Журавлева, Татьяна Лаврова — сейчас все народные, со многими дружу. На телевидении делали программу о нашем курсе, собирали всех на 25-летие. — Неужели помимо учебы не было никаких романтических историй: все молоды, красивы, самое время влюбляться? — Естественно, все мужчины по очереди были влюблены в Аллочку Покровскую, она была самая изящная, самая умная, самая воспитанная — не любить такую просто невозможно. Большинство из нас были из провинции, неотесанные. Помню, поначалу я остро ощущал свою провинциальность. Когда приехал, на мне было бобриковое тяжелое пальто до пят по свердловской моде, ширина штанов внизу достигала 32 сантиметров, хотя в Москве в то время уже носили брюки-дудочки. Оглядевшись по сторонам, я быстренько сузил штаны и подрезал пальто. И так было во всем: мне долго пришлось приспосабливаться к столичной жизни и привыкать к столичным девушкам, я очень их стеснялся. Поэтому особенно трепетно отзывался на заботу наших девочек-москвичек, которые всегда старались нас поддержать, подкормить. — Роман Татьяны Лавровой и Евгения Урбанского развивался уже в то время? — Да, прямо на наших глазах. Женя носил ей записки, передавал через нас. Одно время он даже жил в общежитии, чтобы не чувствовать себя одиноким и быть поближе к любимой. В какой-то степени мы были сводниками для этой талантливой пары. ЧЕРЕЗ ЗАБОР К ЖЕНЕ — Сейчас у вас совсем маленькие дочери. Но это же не первый ваш брак? — Первый раз я женился после института. — На однокурснице? — Нет, она не была актрисой и вообще не имела никакого отношения к искусству. Познакомились как-то банально, в компании. Я мало что помню, это было давно. — Но между тем говорят, что вы ради нее бегали из армии в самоволку. Как вообще вас угораздило попасть на службу? — Это был год, когда забирали всех подряд: Министерство культуры ссорилось с военным ведомством. Я окончил Школу-студию, стал работать в театре Станиславского. Но так получилось, что я играл одни замены: Евгений Леонов как раз начал много сниматься, и я был вынужден играть его репертуар. Представляете, каково выходить к зрителю, пришедшему «на Леонова». Отмучившись год, я ушел в театр Ермоловой. А тут меня и в армию забрали. Я служил в саперном батальоне и тянул лямку, как все, так и не признавшись, что я артист. Трудно было, полное бесправие, жестокость, чуть зазеваешься, останешься без еды. Но я через это прошел. Ну а потом… Моя жена ходила по всяким инстанциям, писала бумаги, и в конце концов меня перевели в Москву: последние полгода я служил на Матросской тишине, был младшим сержантом. Офицеры на ночь уходили домой, а мы по очереди убегали через забор в самоволку, а утром до подъема возвращались. Ни разу не попался. Когда я пришел из армии, режиссера, который меня брал в театр Ермоловой, «съели», и я вернулся в театр Станиславского, где прослужил еще двадцать лет. — Вы неохотно говорите о своих женщинах, но между тем вторая жена родила вам сына, поэтому о ней нельзя не упомянуть. Кто она? — Она окончила театроведческий факультет и осталась работать во ВГИКе. Познакомились тоже как-то банально, и вся романтика нашей семейной жизни заключалась только в том, что жили мы на даче в Серебряном бору. Тогда существовала такая организация «Мосдачтрест», и можно было легко, заплатив каких-то 9 рублей в месяц, снять прекрасную дачу, деревянную, в несколько комнат. Я завез дрова, топил печь, и мы прекрасно жили там почти год. Летом на выходные к нам приезжали друзья, мы устраивали вечеринки — было весело и романтично. Потом «халява» закончилась. УДИРАЛ ОТ СЛАВЫ — Вас довольно много снимают в кино. Первое приглашение на съемки помните? — Это было ужасно, мне даже стыдно за тот поступок, за собственную трусость. На третьем курсе меня пригласили на пробы фильма «Зеленый фургон». Попробовали и тут же утвердили, пообещали договориться об освобождении меня от занятий… У нас в студии было строгое правило: пока учишься, сниматься нельзя, за нарушение тут же отчисляли. Потом, правда, через год или два восстанавливали, если картина получалась удачной, но тем не менее отчисления боялись все. Я тоже боялся — очень не хотел возвращаться домой, в Свердловск. И вот я полетел в Одессу подписывать контракт, буквально на полтора часа, меня встретили в аэропорту, там же дали бланк: «Заполни здесь, поставь подпись». Я спрашиваю: «А как с институтом?» Оказалось, что они ни о чем не договорились. И тогда я отошел попить воды и… сбежал. Уже объявили посадку, я бежал через все летное поле, а директор с администратором бежали за мной, подбегаю к самолету, а трап уже отвели, машу билетом, кричу… Хорошо самолет был небольшой, я подпрыгнул, ухватился, подтянулся и влез в незакрытую еще дверцу. И улетел. В наказание за мою трусость меня десять лет не снимали — пробовали, обещали, но до съемок дело не доходило. — И как закончилась эта холодная война между вами и кинематографом? — Совершенно неожиданно. Ассистент режиссера картины «Вид на жительство» ходила по театрам, искала актера «с ненадежной внешностью» и увидела в фойе мой портрет, разыскала, пригласила на пробы. Я думал, что, как обычно, дело дальше фотопроб не пойдет, но прямо с порога режиссеры переглянулись и в один голос произнесли: «Этот может». Оказалось, что мой персонаж — советский ученый, который едет за рубеж по туристической путевке и там остается. Так меня сразу утвердили на роль. Ко мне в партнерши пробовали замечательных, красивых женщин: Марианну Вертинскую, Людмилу Максакову, а выбрали Вику Федорову. Самое удивительное, что чуть ли не все, кто делал эту картину, уехали из страны. А я до сих пор здесь и уезжать никуда не собираюсь. — Почему-то многие актеры-мужчины вспоминают Вику Федорову с многозначительной и загадочной улыбкой. Вас тоже чем-то заворожила эта женщина? — Она очень легкая, компанейская, хорошая девушка. Жаль, что она уехала в Америку, но мы и спустя много лет с удовольствием с ней общались. — Вам всегда очень везло на красивых партнерш: Мирошниченко, Андрейченко, Полищук, Алферова, Чурсина, Сафонова… Неужели у вас никогда не было романов с актрисами? — Почему же? Были. Только я о них рассказывать не буду. У меня был потрясающий роман с одной прибалтийской актрисой, невероятной красоты женщиной. Тогда любили снимать актрис из Прибалтики за их западную внешность и ослепительную красоту, сейчас, к сожалению, у нас их совсем забыли. Но эта женщина могла бы блистать и сегодня. ПАРИК ОТ ДОРОНИНОЙ ОКАЗАЛСЯ ВПОРУ — Совсем недавно вы были замечены в эротическом спектакле. Это что: вторая молодость или бес в ребро? — Это «Бес фантазий», антреприза по набоковской «Сказке для взрослых». Я играл «старого козла», а мою искусительницу Дьяволицу Людмила Чурсина, которая демонстрировала моему герою все варианты его фантазий от нимфетки до женщины-вамп. Да, наверное, это эротика, но это классика. — Что сегодня еще происходит в вашей творческой жизни, какие предложения? — Разные. И я на многое соглашаюсь, потому что я артист и должен играть. Нужно этот инструмент упражнять, не говоря о том, что перед зрителем надо появляться, иначе тебя забудут. Но я стараюсь избегать пошлятины, не снимаюсь в фильмах про мафию, не играю всяких крестных отцов, в рекламе ни разу не снимался. Так что у меня все в порядке. — Есть ли фильмы, за которые вам стыдно, которые хотелось бы вычеркнуть из списка своих работ? — Скорее не за фильм, а за себя, за слабо сыгранную роль… «Великий укротитель», где моей партнершей была обезьяна, с которой у нас произошел творческий конфликт, в результате которого она меня покусала. Есть фильм, в котором я вообще не реализовался — «Расмус-бродяга». Поначалу меня снимали в бороде, образ вырисовывался интересным — мрачный бродячий певец. А потом режиссер решила сделать из меня красавца: меня побрили, надели белый парик, как потом выяснилось, от Дорониной, ей не подошел, накрасили глаза… Да еще озвучили Олегом Далем. Так что я всех призываю: «Не смотрите мои фильмы!» — Тем не менее эти фильмы принесли вам популярность. Ее плодами приходилось пользоваться в корыстных целях? — Ну, разве что билеты доставал на поезда и самолеты — раньше они были большим дефицитом. А больше ничего — начальство я не знал, по кабинетам никогда не ходил. — А самое необычное проявление народной любви? — Иногда в метро место уступают, а бывает, что смотрят в упор и обсуждают, наверное, решают, почему я еду в метро — все же считают: раз артист, должен ездить на машине. Пожалуй, самое необычное, когда у меня попросили автограф в винном магазине. На бутылке с «портвешком» я его дал. — Хорошо хоть не предложили составить компанию. Кстати, каково ваше отношение к алкоголю, многие актеры не миновали периода «близкой дружбы с зеленым змием»? — Я могу после спектакля выпить рюмку-другую. Предпочитаю крепкие напитки: водку или виски — это хорошо снимает напряжение. Выпить люблю, но никогда не стал бы пьяницей: повторять что-то изо дня в день мне скучно, не люблю какой-либо системности. УВЕЛ У ИНОСТРАННОГО ЖЕНИХА — Из этого следует, что с третьей женой вы познакомились как-то по-особенному. Или снова в компании? — Нет, на этот раз это произошло в Киеве. Я приехал туда на съемки фильма «Новые приключения янки при дворе короля Артура». Ассистентка режиссера была больна, и встречать меня пришла заместитель директора картины. Там же, на перроне, мы с Наташей и познакомились. На следующий день она пригласила меня на танцплощадку, показать столичному артисту местную достопримечательность. Думаю, ее очень удивило, что я неплохо танцую, по крайней мере, вечер прошел замечательно и не зря. — Ох уж эти знаменитые артисты: тур вальса — и сердце любой молодухи вспыхивает любовью! Или изящными па не обошлось, пришлось поухаживать? Мы слышали, ваша супруга собиралась замуж за иностранного бизнесмена? — Ой, там была какая-то история с юристом из Италии: долгая переписка, подарки, Наташа ездила к нему в гости, родственники готовились к свадьбе. Но судьбе было угодно именно в это время нас познакомить… Не скажу, что как-то необычно ухаживал — я человек не романтичный, но мы поженились, а потом и повенчались. К слову скажу: не было ни белого платья, ни фаты, да и свадьбы как таковой не было. Не было даже собственного жилья. Я играл в «Школе современной пьесы», и наш режиссер позволил нам с супругой пожить в театре — маленькая гримерка заменила нам и спальню, и кухню, и гостиную. Небольшую квартирку я получил, когда родилась Настя. — Сейчас у вас две маленькие дочки? Ваша жена смелая женщина! — Она моложе меня на двадцать лет и, как любая нормальная женщина, очень любит детей. Старшей дочери Насте сейчас девять, а Анечке четыре года — у каждой свой характер, каждая требует к себе внимания. Вот сейчас я разговариваю с вами, а должен с младшей читать книжку на французском языке. — Они уже понимают, что папа известный артист? — Конечно, смотрят фильмы. Как-то тут целый месяц крутили фильм «Мери Поппинс», оторвать от телевизора не мог. Если честно, сам этот фильм не люблю, он мне надоел жутко. Вообще редко смотрю свои фильмы, а телевизор не смотрю вообще — там нет ничего интересного, а на ерунду жалко времени. Новости слушаю по радио: очень удобно — надел наушники, и никому не мешаешь. — Если дочки в будущем захотят стать артистками, поможете или станете отговаривать? — Театральный вуз дает неплохое образование, очень полезное для девушек: пение, танцы, хорошая литература, умение правильно говорить — но сама актерская профессия неблагодарная, зависимая, иногда жестокая. В свое время я сильно постарался, чтобы отворотить сына от этой профессии. Как много неплохих актеров сидят и ждут, когда им предложат работу, мучаются, спиваются. Андрей окончил историко-архивный институт, пишет статьи, публикуется в журналах. — Есть ли у вас какое-то дело, которое очень хочется сделать, но все никак не удается: может, побывать в какой-то стране, или научиться управлять самолетом, или сыграть заветную роль?.. — Хочется наконец-то достроить дачу и отправить моих девочек на свежий воздух. А в остальном я уповаю на судьбу, она вернее распорядится, чем еще меня одарить. — Вас можно смело назвать мужчиной, познавшим в жизни многое, наверное, вы уже определились, что для вас есть любовь? — Это основа жизни. Любовь к матери — это мои корни, любовь к детям — мои плоды и то, что останется после меня, любовь к женщине — это я сегодня. Любовь, как огонь, бывает разной, она может обжечь и причинить боль, а может и согреть, может вспыхнуть или погаснуть. Она не только в романтике свиданий, но и там, где кажется, что ее нет — в бытовой семейной жизни. У меня был разный огонь, и я этому рад.
