Люди как книги. Иную прочтешь, самую модную, самую разрекламированную… Ну да, вроде бы интересно. А прочтешь, закроешь и поставишь на полку, подальше. А то так и подаришь кому-нибудь: на, мол, прочитай, понравится. И отдаешь без сожаления, зная, что никогда больше в эту книгу не заглянешь — все, что можно, из нее уже почерпнул.
Ведь за острым сюжетом ни души, ни мысли. А бывает наоборот. И сюжет простенький, а книгу хочется постоянно перечитывать. И в какой раз ни откроешь, всегда что-то новое для себя найдешь. И не просто новое, а такое, что и не оторваться. Вот такие мысли у меня появились после знакомства с Элеонорой Николаевной Волгиной. Ярославцам старшего и среднего поколения заслуженную артистку России Элеонору Волгину представлять, конечно, не надо. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что очень многие ярославцы впервые узнали, услышали стихи Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Владислава Ходасевича и многих других запрещенных или полузапрещенных тогда поэтов благодаря Элеоноре Волгиной. Это сейчас не проблема купить любую книгу. А тогда настоящих поэтов почти совсем не издавали. Грустно: сегодня забыто то, что еще вчера было так востребовано, так любимо. Литературный абонемент филармонии создала Элеонора Волгина, и в нем принимали участие лучшие чтецы той поры из Москвы и Ленинграда. У самой Элеоноры Николаевны было много разных программ в рамках литературного абонемента. Пушкин и Достоевский, Лев Толстой и Михаил Булгаков, Марина Цветаева и Анна Ахматова, Исаак Бабель и Осип Мандельштам, Софокл и Еврипид. Только пушкинских программ было несколько: и «Медный всадник», и «Евгений Онегин», и «Борис Годунов». Что ставить, что читать — выбирала сама. Принцип был один: то, что пронзало душу. Спрашивать, какие программы самые любимые, нелепо, ответ очевиден — все. Говорим о Достоевском, сразу же об «Идиоте»: «Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Очень гордилась своей работой «Античные трагедии». Это «Антигона», «Прометей прикованный», «Электра». Никто не верил, вспоминает Элеонора Николаевна, что это можно читать со сцены. Убедила, доказала, что не только можно, но и нужно. И получила наибольшее актерское удовлетворение. Исаак Бабель, по словам Элеоноры Волгиной, это истинная правда жизни. А читала его письма, дневники, «Одесские рассказы». И, конечно, Марина Цветаева. Это был как глоток чистого воздуха в душной комнате соцреализма. О Цветаевой с Элеонорой Николаевной не говорить не возможно. «Здесь (во Франции) я без читателя, без круга, без друзей, хуже, чем собака, а зато — все!» — цитирует свою любимую поэтессу актриса. И начинает читать: Благословляю ежедневный труд, Благословляю еженощный сон. Господню милость и Господен суд, Благой закон — и каменный закон. Мне жаль, очень жаль, что, кроме меня, этого сейчас никто не слышит. Ныне Элеонора Николаевна если и читает на сцене Ярославской филармонии, то исключительно с органом. И по-прежнему читает в школах, в старших классах, на уроках литературы. И ей это очень нравится. Главное, говорит Элеонора Николаевна, чтобы у тех, кто слушает поэзию в моем исполнении, душа пробудилась. А на каверзный вопрос современных детей, зачем вообще нужно читать, когда все можно посмотреть, отвечает очень просто: читать нужно, чтобы познать себя. Элеонора Волгина — человек удивительный, уникальный, и жизнь у нее очень интересная, хотя, конечно, и непростая. Хочется писать о таких людях всегда: и с поводом, и без повода. Но повод все-таки нашелся: 20 марта 1959 года Элеонора Волгина начала работать в Ярославской областной филармонии. То есть через три дня можно отмечать 46 лет службы. А 1 ноября 2004 года исполнилось ровно 60 лет, как Элеонора Волгина вышла на сцену. Имя Элеоноры Волгиной внесено в антологию «Эстрада России. ХХ век», изданную в Москве в 2000 году. СТРАСТЬ К ПЕДАГОГИКЕ ПОЧТИ С ПЕЛЕНОК Родилась Элеонора Николаевна в городе Усолье на Урале. Родители по образованию и профессии были экономистами, и так получилось, что много ездили по стране. Папа был из так называемого института красной профессуры. И как все его выпускники, также был репрессирован. И мама была тоже репрессирована. Все аресты происходили на глазах детей, поэтому дети росли нервными, впечатлительными. Элеонора Николаевна Волгина — человек очень образованный, но, как она любит говорить о себе, училась мало. И, не имея полного среднего образования, получила высшее. А было это так: пошла она в первый класс, а ей там делать оказалось нечего. Ее перевели во второй класс, но и там тоже ребенок заскучал. Начала учиться сразу с третьего класса. Потом у первоклашек учительница заболела, и попросили Элю ее заменить — школа была станичная. Преподавала сурово: кто не слушался, тех била по голове. Но самое главное, что преподавать ей понравилось, и с той самой детской поры она испытывает настоящую любовь к педагогике. Когда пришла война, Элеонора жила с тетей в Москве, но детей начали эвакуировать, и тетка здраво рассудила, что в таком случае девочку отправить лучше к матери в Якутск, где та была в ссылке, что и было сделано после соблюдения всех формальностей. Перед началом войны в семью пришло сообщение, что в лагере погиб отец. Кажется, это было 17 июня 1941 года. А может быть, в 1942 году. Элеонора Николаевна сейчас плохо помнит. Зато помнит, как долго верила в то, что отец жив. И всегда знала, что ее родители хорошие, замечательные люди, хотя нередко слышала в свой адрес: дочь врага народа. Я В АРТИСТКИ НЕ ХОЧУ, Я МИКРОБИОЛОГОМ БУДУ В Якутске было много эвакуированных детей, училась Эля в национальной школе, но в русском классе. И мечтала быть микробиологом. Почему, объяснить, пожалуй, не могла ни себе, ни другим. Но у нее была подружка в классе, которая очень хотела стать артисткой. «Это я за себя робкая, — говорит Элеонора Николаевна, — а за других я очень даже могу просить». И упросила тогда она местного актера, чтобы он поставил с ними в классе пьесу Островского «Гроза». Причем сама Элеонора в спектакле участвовать не хотела. Когда все роли разобрали, выяснилось, что некому играть Кабаниху. Актер и попросил Элю почитать за Кабаниху. А после спектакля заметил, что не может ничего сказать относительно подруги, какие у нее актерские способности, но вот Эле точно надо учиться в театральном. Девушка возмутилась: вот еще, я буду микробиологом. В семье никогда не было никаких артистов — были экономисты, философы, математики. Но в душу слова актера все же запали. Однако вскоре с директором школы состоялся неприятный разговор: ты, мол, о себе много думаешь, а на самом деле ты ведь дочь врага народа… В общем, пришлось Эле уйти из школы, начала она работать на электростанции. А тут в местной газете объявление: при русском драматическом театре открывается студия и производится набор. Одна знакомая девочка пришла к Эле и говорит: «Ты же много читаешь, помоги мне подготовиться в студию». У Эли были две собственные книжки — приобрести книгу тогда было сродни чуду, а одна из книг была Станиславского. Эля девочке помогла и пошла вместе с ней на прослушивание. Решила ждать за дверью, но любопытство взяло верх — и дверь приоткрыла. Через некоторое время голос из жюри: — Ты поступаешь, девочка? — Нет, я микробиологом буду. — Ну хорошо, а почитать нам что-нибудь можешь? — Могу. Прочитала Эля сначала монолог Отелло — все хохотали. Потом монолог Арбенина из «Маскарада», потом диалог Марины Мнишек и Самозванца. — Может, женскую роль какую исполнишь? — Могу. Кабанихи. Потом ее попросили исполнить этюд. Этюд был актуален: кругом фашисты, а она микробиолог, одна в лаборатории, которую вот-вот захватят. И оборудование лаборатории, и результаты опытов надо уничтожить, чтобы не досталось врагу. Но, видимо, комиссии захотелось чего-то попроще, и они сказали так: тебе принесли котенка, маленького, серенького. Эля все поняла и начала с ним играть, он ее, конечно, поцарапал… Так она была зачислена в студию при русском драматическом театре. Ее первым педагогом, рассмотревшим в девочке, упорно желавшей стать микробиологом, актерский талант, стал Павел Владимирович Урбанович. Элеонора Николаевна считает, что у нее по жизни было три педагога, три учителя, которым она обязана всем, и в первую очередь актерскому мастерству. Помимо Урбановича Георгий Иосифович Гришин, московский артист, и Георгий Евсеевич Хазан, ленин-градский артист и режиссер. В МОСКВУ, В МОСКВУ Доучиться в Якутске Элеоноре не довелось. Хотя первый выход на сцену 1 ноября 1944 года состоялся именно там. А случилось вот что. Элеонора очень любила тайгу, очень хорошо ее знала и пригласила молодых актеров, приехавших в театр с Урбановичем из Москвы, прогуляться по тайге. Слегка не рассчитали свои силы и опоздали на спектакль. Был скандал, и ее как зачинщицу из студии отчислили. Но тут как раз закончилась мамина ссылка, и они уехали в Москву к бабушке и тете. Так как Павел Владимирович Урбанович втайне готовил свою талантливую ученицу к поступлению в Московское городское театральное училище, то она туда без проблем и поступила. Причем сразу на второй курс. А там уже училась Наталья Терентьева, ставшая позднее ведущей актрисой Волковского театра. Подружились они тогда же, в училище, естественно, и предположить не могли, что спустя некоторое время обе окажутся в Ярославле и в Ярославле, что называется, осядут. Как сказала Элеонора Николаевна, осенью будущего года они отметят 60-летие дружбы. Окончив училище, Элеонора Волгина отправилась в Абакан, в Хакасию. И играла там в местном театре. Однажды туда приехал известнейший режиссер Иван Пырьев — приехал как кандидат в депутаты Верховного Совета СССР от Хакасии. Вечером зашел в театр. А после спектакля вызвал молодую актрису Элеонору Волгину и спросил, что она здесь делает. Она ответила, что играет после московского училища. Тогда он сказал, чтобы она немедленно отсюда уезжала, потому как ей в Хакасии делать нечего. И она собрала вещички и поехала в Москву. А ВЫ, СЛУЧАЙНО, НЕ АКТРИСА? Дорога лежала через Свердловск, а там проживал любимый дядя. Он и уговорил свою племянницу остаться в Свердловске, где собирались вот-вот открывать драматический театр. Стала ждать нового театра. Пошла однажды Элеонора на концерт в филармонию, прохаживается в антракте чинно, вдруг к ней подходит режиссер филармонии Евгения Борисовна Сокольская и спрашивает: «Вы, случайно, не актриса?» Элеоноре, конечно, обидно стало, и она ответила: «Актриса, и вовсе не случайно». Так Элеонора Волгина попала в штат Свердловской филармонии. Но проработала там недолго. Вскоре ее пригласили в КЭБ — концертно-эстрадное бюро при Красноярской филармонии. И предложили с концертами в лагерях выступить. Шел 1951 год. Уголовники и политзаключенные в этих лагерях сидели вместе. У Элеоноры долгие годы была навязчивая идея: ей все время казалось, что отец на самом деле жив, а вовсе не погиб в лагере, как им сообщили. И она схватилась за это предложение, как утопающий хватается за соломинку. С одной стороны, она знала и понимала, что отец находился и погиб в лагерях Казахстана, с другой — ее не оставляла надежда: а вдруг? С концертной бригадой она ездила по лагерям Дальнего Востока и всматривалась в лица с большой надеждой. Доехали до острова Диксон. А потом Элеонора решила приехать в Ярославль, где уже обосновалась мама с младшей сестрой — дело в том, что после освобождения из ссылки в Москве маме жить категорически было нельзя. 20 марта 1959 года Элеонора Волгина начала работать в филармонии. В театр идти не хотела. Что тогда ставили? Современные пьесы. А классики ставили всего два процента. Современность Элеонору мало волновала, тем более что никогда она не была даже комсомолкой. УМЫСЕЛ ТВОЙ САМЫЙ ТАЙНЫЙ В начале 60-х годов Элеонора Николаевна начала преподавать в театральном училище сценическую речь. Также работала и как режиссер. Около сорока режиссерских работ в разных городах страны. Именно разъездной характер работы заставил Волгину преподавание оставить, хотя многие ярославские актеры до сих пор не забывают своего учителя, приходят к ней. А ездить Элеоноре Волгиной довелось очень много: с гастролями, с различными сольными программами по всему Советскому Союзу! С благодарностью вспоминает Джона Мостославского, который в 70-е годы работал в филармонии администратором. Бывали и курьезы. Приехали как-то в Переславль с программой «Исаак Бабель». Директор дома культуры встречает, Джон пропускает Элеонору вперед… Но директор грубо отталкивает Волгину, протягивает руку Джону Мостославскому и говорит: «Добро пожаловать, товарищ Бабель!» Я все спрашиваю, как же в 70-е годы Волгиной удавалось читать со сцены поэтов, которых и печатать-то было запрещено. Но распространяться на эту тему она не любит: удавалось, говорит. Как, например, появилась программа Волгиной «Марина Цветаева. Стихи. Проза. Письма». Элеонора Николаевна Марину Цветаеву открыла в 1959 году, когда в Москве в доме Анны Ивановны Ходасевич, вдовы поэта Ходасевича, случайно прочитала книжечку стихов Цветаевой «Версты», еще прижизненное издание поэтессы. «Меня это просто пронзило!» — вспоминает актриса. И постепенно начала собирать стихи Цветаевой, в основном, конечно, от руки переписывала — где что найдет. Но чтобы читать со сцены — и не мечталось. В 60 — 70-е годы артистов филармонии так же, как и театров, активно выталкивали в народ: читали во дворах, в колхозах, в поле, на заводах, в цехах. У каждого артиста был план, разумеется. Однажды, это было в начале 60-х, Элеонора Волгина выступала согласно плану в цехе одного крупного ярославского завода. Обеденный перерыв, кто с кефиром, кто с пирожками, а Волгина со стихами Вознесенского, Евтушенко. Начала читать, народ не слушает. Каждый своим занят — едой и разговорами. Обидно стало. Ах так… «Буду читать для себя. Поворачиваюсь к трудящимся спиной и начинаю читать Марину Цветаеву. Для себя. Сколько читала, не помню, сама же для себя читала, удовольствие получала. Через некоторое время — тишина. Поворачиваюсь — народ не ест, не пьет, не разговаривает, а тихо-тихо слушает». А потом начала потихоньку включать Цветаеву в другие рабочие концерты: не расстреляют же меня, если и обнаружится это. И народ слушал! Так постепенно создалась цветаевская программа. Первый концерт до сих пор помнит: «Вышла на сцену — такого я еще не видела: зал буквально был забит — разве что на люстрах не висели». После концерта с этой же программой сразу уехала в Горький, а когда вернулась, в областной партийной газете вышла статья «Не в духе времени». Волгина вместе с Цветаевой обвинялась в неправильных взглядах на жизнь. Но это все мелочи, ерунда в сравнении с тем, что с той поры стихи Марины Цветаевой в исполнении Элеоноры Волгиной стали постоянно звучать со сцены, и не только в Ярославле, но практически во всех крупных городах Советского Союза. Есть счастливцы и счастливицы, Петь не могущие… Мне ж — призвание как плеть — Меж стенания надгробного Долг повелевает петь.
