Нина Ивановна Дробинская не была на войне ни снайпером, ни медсестрой, ни подпольщицей, ни партизанкой. Война стремительно закружила ее, совсем юную девушку, в водовороте событий. Ее гражданский подвиг заключается в том, что она осталась человеком в нечеловеческих условиях.
Она родилась в 1926 году в деревне Фоминское Рыбинского района. В 1930 году уехала с родителями в Ленинградскую область. Их местом жительства стала станция Поповка. Когда началась война, ей было пятнадцать лет. Могла ли она предположить, что спустя два месяца увидит фашистов. Никто не мог подумать, что немцы так быстро продвинутся от западной границы к Ленинграду. Они появились в Поповке в августе 1941 года… — Два месяца мы жили на передовой. Фронт проходил всего в трех километрах. И там, в трех километрах от нас, были наши. Им было тяжело. И нам приходилось туго. Голодали, есть было нечего, ходили под снарядами на поля, где собирали колоски пшеницы, овса. Перекапывали картошку. Многие односельчане из таких экспедиций не возвращались. После боев на полях оставались убитые солдаты. Немцы своих хоронили, а наших бойцов хоронить не давали. В конце февраля 1942 года нас вызвали в комендатуру, прочитали приказ: «Кто вернется в Поповку, будет расстрелян». Увезли из дома, с собой взять ничего не дали, уехали в том, что было на себе. Посадили в крытую машину меня, маму и 12-летнюю сестру. Всю войну мы были вместе. Первую ночь провели с военно-пленными под конвоем. Наутро привезли в Гатчину, где загнали за колючую проволоку. Есть давали 100 граммов хлеба и 0,5 литра баланды. Поместили в конюшню, спали на навозе. В Гатчине посадили в эшелоны и увезли под Великие Луки, расселили по деревням. По миру ходили девять месяцев, потом немцы заставили нас работать. Утром должны были прийти в комендатуру, где отмечали выход, затем немцы забирали нужных им людей и вели под конвоем на работу. Так работали до марта 1943 года. Никогда не забуду 3 марта 1943 года. Пришли полицаи, забрали нас всех и под ружьем повели на биржу труда, где собрали полный эшелон людей и повезли в Германию. 12 марта привезли в один из немецких городов — и сразу на биржу труда. Туда приходили немцы набирать бесплатную рабочую силу: кому нужна нянька для своих ребятишек, кому рабочий. Нас, десять человек, взял к себе немец на сельхозработы. Делать приходилось все: копали, сажали, сеяли, молотили, выращивали овощные культуры, цветы. Хозяин все продавал в собственном магазине. В зимнее время после дневной работы нас заставляли плести рождественские венки. Надеть было нечего, шили юбки из картофельных мешков. Потом у одной немки умерла дочь, она принесла ее одежду. Так что и среди немцев были всякие люди: и плохие, и хорошие. У хозяина была 23-летняя дочь. Она командовала рабочими, а их было под ее началом 32 человека разных национальностей: 10 русских, 12 украинцев, 5 поляков, национальности пяти мальчиков 12 — 15 лет не знаю. Дочка хозяина была злющая. Чуть что не так, она то собачьей плеткой угостит, то вилами ударит, то по лицу нащелкает. Однажды мы дергали морковь, а рядом был посажен мак этой хозяйской дочки, ну все и наелись маку. Когда она приехала на велосипеде, то заставила всех открыть рот. А ведь мак не проглотишь без остатка, маковки во рту все равно останутся. Вот немка и давай всех за это по лицу бить. Мы по возможности вредили как могли. На складе хранились горшки под цветы, поглядишь — нет хозяев, ногой так начнешь бить, только гул идет. А еще, бывало, когда сажали капусту, то выкапывали яму и рассаду туда закапывали. Когда удавалось добыть картошки, то в кружке ставили ее варить. Пока картошка варилась, один из нас стоял у дверей барака, сторожил, чтобы неожиданно не пришел хозяин с проверкой. В бараке был надзиратель, он следил за нами. На груди мы носили отличительный знак Ost (восточный работник). Комендантский час был после 20 часов. Если застанут в бараке постороннего, поставят в наклонном положении — и 5 резиновых плеток по заду. Это очень больно. Но еще хуже было военнопленным, которые находились в лагере через дорогу от барака. Когда на вахте стоял добрый немец, он допускал нас к забору. Если удавалось украсть огурец или помидор, то мы кидали овощи через забор пленным, они бросали нам тряпье для ремонта и стирки. Так у меня появился итальянский френч. Когда наши войска стали освобождать захваченные немцами земли, нас перегнали от хозяина в общий лагерь, где было более 1000 русских. За одной колючей проволокой — поляки, за другой — французы. Работать мы ходили к хозяину, а ночевать в общий лагерь. Возможно, нас уничтожили бы всех разом, но наши войска так скоро продвигались, что ничего немцы сделать не успели. Выгнали нас из лагеря, сказали: идите на все четыре стороны. Мы пошли. Ночевали в конюшне с лошадьми. 8 марта 1945 года увидели советских солдат. Мы оказались на освобожденной территории. Добрались до польского города Торн, где размещался сборно-пересылочный пункт. Там встретили победу. Был шум, стрельба. Мы думали, что опять немцы налетели бомбить, а когда вышли в коридор, то узнали, что войне конец. Плакали от счастья. После двух месяцев проверки в сборно-пересылочном пункте нас отправили под Ленинград, в город Лугу. В Поповку не пустили. Там ни одного целого строения не осталось, одни руины. Нам предложили ехать в район города Тосно. А там жить негде, надо копать землянку. Мы вернулись на малую родину — в Рыбинск. В Рыбинске нас дважды проверяли в КГБ. Решили, что мы перед Отчизной чисты. И позволили жить спокойно. Подготовил Александр СЫСОЕВ.
