Замирает жизнь в деревне. Как-то в Кокошилове, центральной усадьбе СПК «Мир», довелось услышать, что здесь живут еще молодые люди. Что же это за молодежь? Оказалось, молодыми здесь называют пятидесятилетних. Деревня — свой мир, похожий на остров в море современной жизни.
О его тревогах и надеждах рассказывается в этих заметках.
Саня сидела на лавочке возле дома и своими толстыми, плохо слушающимися пальцами перебирала чеснок, счищала с него лишние чешуйки с налипшими комочками грязи. Плотные луковицы она откладывала в одну корзинку, переросшие, расщепившиеся на отдельные дольки — в другую. Было ясно, солнечно, но уже по-осеннему холодно, трава по обочинам тропок порыжела. Возле новой дороги травы вообще не было, все засыпали песком и гравием дорожники. Сколько ни старалась она не замечать дом напротив, все время натыкалась взглядом на него. Казалось, он скалился на нее провалами пустых, без стекол, рам. Когда-то здесь жили добрые соседи, ее ровесники, Мария Ивановна и Павел Герасимович. Дети у них уехали в город, редко навещали стариков, а когда родители ушли один за другим в мир иной, совсем забыли дорогу к отчему дому, передали богатую избу-пятистенку сыну, который на городских окраинах вырос совсем уж беспутным. Когда московские дачники захотели купить дом, то наследника не смогли сыскать: где-то пил, с кем-то гулял, куда-то уезжал. Так и осталось разрушаться богатое доселе жилище.
Лицо Сани, как лица всех деревенских старух, выдавало ее возраст сполна. Ей 81 год, кожа на лице побурела от солнца и ветра, вся в мелких морщинках, расчерчивающих лицо. Больше всего морщинок возле глаз — Саня посмеяться любит. Несмотря на возраст, все в деревне, даже зять, звали ее только по имени. За нрав добродушный, незлобивый, детский, за всегдашнюю готовность к улыбке, песне и веселью. А повелось все от мужа, который, сердясь порой на нее за безответность, неумение дать отпор обидчикам, говорил: «Эх ты, Саня-Маня, и что мне с тобой делать!» Муж Коля еще молодым погиб в дорожной аварии на пути в Мышкин, она замуж больше не выходила. Да и за кого? Хорошие все с женами живут. Одна растила четверых детей.
Старшие дети выросли и уехали в города, с ней осталась младшая Лида. Здесь, в деревне, она и замуж вышла, колхоз ей дал новый дом, тут же, за речкой. Зять попался работящий, непьющий, заботливый. Правда, молчун. Слова из него клещами не вытянешь. Бывало, начнет его Маня о семейной жизни или о детках расспрашивать, а у него на все один ответ: «Нормально». И до недавних пор действительно все шло в семье Лиды нормально. Жили справно, не серчая друг на друга, детей растили. А два года назад Саня стала замечать, что очень уж часто Серега глотает таблетки. От зятя толку не добьешься, только отмахивается: «Все бы тебе знать, Саня». Дочь коротко объяснила, что давление мужа замучило, а в больницу не едет, все дела держат. Стала Саня почаще, тревожась, поглядывать на Серегу. Заметила, что глаза у него как бы помутнели, словно оловянные стали. Советовала: «Брось все дела, махни в Мышкин». Последний раз он не промолчал, как обычно. Тогда она вот так же сидела на лавочке, лук обрезала, перед домом чернели разъезженные, налитые водой колеи. Серега после ее вопроса о здоровье посмотрел на нее внимательно, сказал: «Голова, Саня, болит, спасу нет». А в больницу так и не поехал. Работал он на машине, ездил в Мышкин не по одному разу в день. Уставал, только из деревни на дорогу выехать — намучаешься, вся разбита колеями, тракторами разъезжена. К матери в Ивановскую тоже не один раз в неделю наведывался, на машине по такой-то грязи умаешься. Как тут давлению не подскочить! Да и ей зять помогал, жаловаться нечего. Хоть кабана заколоть, хоть сено убрать в сарай — всегда к нему обращалась. Теперь вот если баранчика зарезать — нужно мужиков из-за речки просить. Там еще есть помоложе и подельней. Не задаром, конечно, придут, бутылку или две на стол выставляй.
Два года назад не стало Сергея. Потом, после трагедии, Саня пытала дочь: «Не сказала ли ты ему чего обидного?» Лида задумывалась, лицо ее принимало такое унылое выражение, что у Сани начинало щемить сердце, так жалко становилось свою немолодую уже кровиночку. Та встряхивала коротко стриженными волосами, отгоняя воспоминания: «Нет, Саня, все было как всегда». Старуха вздыхала: «И что на него нашло, как бес попутал?»
Тот день был сиротливый и тусклый, лето шло на убыль, солнце все реже появлялось из-за туч. Вечера и совсем были осенними, холодными. Серега после работы решил съездить на мотоцикле к матери в Ивановскую. Взял ружье, на это Лида не обратила внимания, он часто в лесных болотцах постреливал чирков. Саня ему говаривала: «И почто тебе, Серега, такая мелочь?» Он не соглашался: «Вкусно-то как, да если хорошо приготовить. А Лидуха, ты знаешь, стряпать умеет». В ту поездку к матери Сергей подправил забор, забрался на чердак, посмотрел, в каких местах нужно крышу перекрыть, пообещал вместе с братом приехать в следующий раз и печной боров замазать, чтобы теплей матери зимовать было. И уехал в шесть часов вечера. Домой он не вернулся. В девять часов с дороги от Ивановской раздался выстрел. Саня сама не слышала, глуховата, зато Лида затревожилась сразу. Когда милиция прибыла на место происшествия, то и видавшие виды служивые люди были потрясены: трава у дороги, соток пятнадцать, была утоптана до земли. Саня вздыхает: о чем он, бедный, три-то часа думал-терзался. Все ходил и ходил. Выстрелил себе зять в самое сердце, не мучился, умер сразу.
Задумалась Саня и чуть было не пропустила праздник, открытие новой дороги вдоль деревни. Было ли такое с ней когда? Заторопилась в дом, надела красную, самую парадную толстую кофту, черную юбку и тапочки меховые на резиновом ходу. Успела-таки, старая. Машины с начальством только-только к магазину, где коробки нездешние парни устанавливали, стали подъезжать. Музыка из коробок этих, усилителями называются, на все село грохочет, Саня, приподняв руки на уровень плеч, подошла к магазину танцующим шагом, хотела так по кругу пройтись, да дочка ее остановила: «Уймись, Саня!» «Да разве не праздник сегодня?» — удивилась мать, но дочку, так и быть, послушала. Встала напротив микрофонов в ряд со своими сверстницами. Молодых почти никого не было, они все за речкой живут и очень разобиделись, что старухам дорогу построили, а их оставили со старой, разбитой. Впрочем, не все и старухи были довольны. Бледнолицая бабка Анна, приползшая от своего дома на двух клюшках, все грозила: «Приедет начальство, я все скажу, нечего показухой заниматься. Много ли сделано-то? И дорога не асфальтовая, насыпь простая».
Из нарядных импортных машин стали выходить начальники. Две старухи по кивку заведующей клубом понесли почетным гостям пироги. Те взяли по одному, стали неторопливо откусывать. Саня смотрела на их не по-здешнему загорелые гладкие лица. Одеты они были тоже так, как никто в деревне не одевается, что-то незаметное для глаза, но такое ловкое и удобное, что даже не поймешь, толст человек или только в меру упитан. Старухи с клюшками перед ними в тапочках и вязаных кофтах выглядели так, как будто с поля пришли, словно и не наряжались к празднику. Как и намечено было по сценарию, благодарственное слово начальству за дорогу должна была говорить самая старая жительница села Евдокия Ивановна. Она с клюшечкой и подошла к редким гостям, но о чем она говорила, Саня не услышала, гремела музыка, слова старушки потонули в ней. К тому же Саня наблюдала одним глазом, как к руководству безуспешно пытается прорваться бабка Анна, ее сдерживала мощная дебелая староста, женщина лет за пятьдесят, уговаривая свистящим шепотом: «Люди с благотворительностью приехали, а ты хочешь всем настроение испортить. Подожди, я сама все нужное скажу».
Потом начальство заверяло, что дорога будет построена по всей деревне, говорила и староста, подобострастно и преувеличенно благодарила за дорогу. Саня про себя отметила это, но не удивилась, даже не поморщилась: руководители любят, когда их благодарят. Было стыло на сквозном ветру. День стоял ясный, прозрачный от холодного солнца и синего неба. Саня улыбалась. Ничего, что холодно. Зато красиво-то как. Через дорогу стояли наполовину желтые березы. За ними в поле присела тройка аистов. Вчера, когда шла из магазина, аисты ходили почти возле самых домов, такие стройные и беззащитные на холодном ветру. Саня достала шоколадные конфеты из сумки, развернула фантики, спустилась с насыпи и каждому положила перед клювом. Склевали за милую душу, не жадно, но с аппетитом. Теперь вот, похоже, в дорогу собираются. «Вернутся ли? — подумала старуха и по всегдашней привычке думать обо всем легко сама же себе и ответила: — Конечно, вернутся. Их здесь любят».
