Как часто мы ставим крест на людях, называя опустившегося человека конченым! Как часто награждаем тяжким диагнозом «потерявший облик» человека знакомого или близкого, встречая его в грязной одежде у сомнительной рюмочной, в кругу бродяг и алкашей!

В наше время опуститься нетрудно. И за это, самое главное, даже не осуждают. Скажут лишь: потерял работу, стал пить, а потом — пошло-поехало.

Подняться в наше время гораздо сложнее. С большим перерывом трудового стажа на приличную работу могут и не взять, сразу заподозрив в злоупотреблении спиртными напитками, а на неприличной, как правило, все такие же, и в дурном окружении до прежних высот можешь и не подняться. Поэтому когда встречаешь образцы личного мужества человека, чья душа поднялась из руин, а тело — со дна жизни, становится тепло и радостно за него. И вдвойне радостно, если это человек близкий.

Специалист — алкоголик

На днях встретила бывшую сотрудницу, с которой давно не виделись. Зацепились, как теперь говорят, языками, слово за слово, она мне вдруг и говорит:

— А ты знаешь, Лена теперь в Москве!

Я сначала не поняла, как это так?.. Как Лена, которую мы все считали конченым человеком, спившейся до последней стадии алкоголичкой, могла оказаться в Москве? Потом я решила: ну, мало ли какие обстоятельства, может, она там в больнице лежит. Нет, объясняет мне приятельница, она там работает. А дочка учится в институте.

Лену у нас в Рыбинске многие знают очень хорошо. Она работала секретарем во многих фирмах, еще в советскую эпоху прославилась как самая быстрая и грамотная машинистка. Директора и начальники подразделений наперебой сманивали ее к себе. Зарплату ей всегда давали хорошую. И даже довольно частые запои молодой женщины не являлись поводами к увольнению. В советское время спиться и деградировать было гораздо труднее. За твоими плечами стоял мускулистый трудовой коллектив, и всем до всех было дело. Общественные порицания, товарищеские суды и просто увещевания сотрудников делали свое дело. Могли заставить лечиться добровольно, могли организовать и принудительное лечение. Наша Лена через все это прошла! Она и сама лечилась, и принудительно, но держалась все-таки уверенно на всех рабочих местах.

Когда в делопроизводство в нашей провинции стали внедрять компьютеры, Лена, почуяв скорый конец печатных машинок, одна из первых секретарш в Рыбинске начала осваивать оргтехнику. По натуре она была очень сообразительной, любила учиться всему новому, так что работа на компьютере далась ей без особого труда. Тогда-то ее и переманил в свою фирму мой отец. Лена согласилась: на заводе, где она до этого работала, был жесткий график и проходные, а она только-только родила, почти одновременно разведясь с мужем по причине запойного алкоголизма оного. Бывает же такое!

Отцу моему никто не сказал, что у Лены бывают запои. Как раз вошла в раж перестройка, компьютеризация пошла бурным потоком, и Лена даже обучала работе на компьютере других сотрудников фирмы. Она была востребована, это ее вдохновляло, она держалась.

Когда Лена ушла в запой первый раз, мой отец казался просто выбитым из колеи. Он не мог поверить, что лучший специалист фирмы, самая исполнительная и шустрая Лена оказалась банальной пьяницей! Отец стал наводить справки, и вскоре узнал, что Лена много раз лечилась от алкоголизма. Он был, конечно, в шоке, но когда она вышла из запоя, во всем призналась и обещала держаться, простил и поверил. С тех пор так и повелось: Лена иногда уходила в кратковременный запой, отец мой ее стыдил, увещевал, она крепилась, из запоя выходила быстро и принималась за работу с удвоенной энергией.

Но потом отец ушел из фирмы, и следующий хозяин быстро избавился от Лены, воспользовавшись первым же ее запоем, и взял на Ленино место смазливую длинноногую вертихвостку.

Угол падения — 40 градусов

Потеряв работу, Лена ушла в длительный запой. Это была страшная трагедия! Дочка как раз достигла подросткового возраста, того самого, когда она, во-первых, все уже понимала, а во-вторых, очень нуждалась в матери. Даже материально. Ведь девочке нужно было одеваться, обуваться, тратить на свое развитие какие-то деньги. Еще у них была очень старая бабка, медсестра по образованию, которая всегда качественно и быстро выводила Лену из запоя. Теперь, когда Лена потеряла работу, у бабки отнялись ноги. В общем, приятного было мало. Спасало одно: у бабки была довольно-таки большая пенсия, и в принципе на еду и мелкие нужды им всем хватало.

Это были девяностые годы, с их кризисами, инфляциями, обвалами курса доллара и полной нищетой маленьких местечковых бюджетов. Все дорожало мгновенно, люди в провинции буквально голодали. Моральное состояние было ниже некуда. И вот в такой ситуации, в ауре постоянной нищеты, потери работы и полной неуверенности в завтрашнем дне оказалась наша Лена.

Она пила безбожно. Бабка договаривалась со знакомыми медиками, платила по полпенсии, и Лену периодически вытаскивали из запоя. Дочка голодала, комплексовала из-за отсутствия не то что бы модных вещей, а и вообще приличной одежды. Росли долги за квартиру, семья была на грани нервного срыва.

В моей фирме неожиданно освободилось место секретаря и я, пожалев Лену как старую знакомую, с которой мы очень хорошо контачили, когда она работала у моего отца, пригласила ее. Лена пришла. На нее, по правде говоря, было страшно смотреть! Тощая, неряшливо одетая, с землистым цветом лица, она могла просто распугать всех посетителей и клиентов. Но что было мне делать! Не брать же грех на душу и сразу давать женщине от ворот поворот.

Лена начала работать. Втянулась она очень быстро и стала работать замечательно. Через недельку-другую приняла прежний презентабельный облик, а когда получила первую зарплату, оделась. Все шло хорошо. Дочка в то время училась в десятом классе. Ей оставался год с небольшим до окончания школы, после чего она собиралась в медицинский институт, ведь училась девочка на удивление просто великолепно. Я тогда посоветовала Лене нанять для нее репетитора. Она наняла. И вдруг — ни с того, ни с сего ушла в страшный запой!

Я долго скрывала ее запой от коллектива, уверяла, что Лена болеет. Но в коллективе девушки оказались не промах, очень быстро навели справки и пришли ко мне:

— Оксана Васильевна, Ваша протеже — алкоголичка!

Я отправила Лену на больничный, благо теперь и алкоголизм считается болезнью, и ее лечат. Она пришла, поработала и снова запила. И, увы, это вошло в систему! Не скоро поняла я, что бороться с этим бесполезно, что своей жалостью к Лениным дочери и матери, разрешением возвращаться ей на работу я только усугубляю проблему! Лена просто-напросто села мне на шею. Она уходила в запои, шла на больничный, а когда возвращалась, нагло заявляла:

— Ну что ж, это у меня болезнь, каждый ведь может заболеть!

И мне приходилось с этим мириться.

Безвыходная ситуация

И вот получился парадокс. Лена пила, лечилась, приносила больничный, который ей приходилось оплачивать, а за время ее, с позволения сказать, заболевания, сотрудники делали ее работу. Они бунтовали, и мне приходилось доплачивать им за дополнительную работу. Перерасход зарплаты стал слишком большим. Тут пришла новая беда: Ленина дочка, разозлившись на мать, ушла жить к подружке. А бабка и вовсе слегла. Бабка звонила мне по нескольку раз в день, давя на жалость и умоляя не увольнять беспутную Ленку!

Но работа есть работа, в конце концов сотрудники пришли ко мне и сказали:

— Вам-то, Оксана Васильевна, неужели приятно держать такого работника! Сейчас специалистов ее уровня — пруд пруди, а она — только позор для фирмы, таких уже нигде не держат.

И мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Я уволила Лену.

Потом общие знакомые говорили мне, что она пьет, что стала похожа на бомжиху, что дочка появляется дома только тогда, когда мать трезвая, что бабка уже почти при смерти. В общем, ничего радостного. Мы несколько раз ходили к ней, уговаривали лечиться, я даже предлагала оплатить ей лечение, но она не соглашалась.

Потом умерла бабка, и я решила больше вообще не интересоваться Лениной судьбой, ибо никакой радостной информации ждать не приходилось. Дочка заканчивала школу и куда-то собиралась поступать. Но куда — никто не знал.

И вот — Лена в Москве! Ушам своим не верю! А все оказалось очень просто: когда наступила безысходность, когда была потеряна мать и почти потеряна дочь, когда стало не на что не только пить, но даже есть, Лена вдруг поняла: спасение ее, утопающей, дело рук самой утопающей. Получив однажды алименты, она не пропила их, а, воспользовавшись трезвой минуткой, позвонила знакомым и попросила подыскать для дочки репетитора. Что и было исполнено. Старательная девочка, твердо решившая подняться со дна жизни и сделать самостоятельную карьеру, ибо надеяться было не на кого, и без репетитора усердно занималась. А с репетиторами и вовсе превзошла все ожидания. Закончив школу, она поехала в Москву и поступила в медицинский институт. Даже не возвращаясь в Рыбинск, девочка устроилась на первую попавшуюся работу, чтобы были хоть какие-то деньги. Матери ничего не сказала. Мать узнала об этом от подружек.

В считанные дни Лена расстается с вином и водкой, сдает квартиру и уезжает в Москву. Находит дочь, устраивается на первую попавшуюся работу, снимает комнату. Наступает 1 сентября, девочка идет учиться, а Лена находит нормальную работу: ее берут заведовать отделом кадров какой-то небольшой фирмы. Зар-плата не ах по московским меркам, но по рыбинским — очень даже ничего. И через некоторое время мать и дочь уже смогли снять не комнату, а приличную однокомнатную квартиру.

Они прожили в Москве уже почти год и весьма успешно. В Рыбинск не показываются. Лена надеется, что когда-нибудь они смогут заработать и на покупку квартиры. Но это пока — весьма далекая перспектива!

Правда, не исключено, что в любой момент Лена может уйти в запой. Но вкус к новой жизни у нее появился, так что все мы теперь надеемся на лучшее.

Не зря говорят: нет худа без добра.