Киру разлюбил муж. Соседка Зина, толстая, румяная, без единой морщинки на лице старуха, видимо, сочувствуя ей, как-то сказала: «Милая, ты думаешь, одна несчастная и разлюбленная? Да мужики все такие — сначала любят, а потом молоденьких им подавай». Кире показалось, будто Зина своими толстыми сиреневыми пальцами внутрь, в самое сердце, к ней забралась. Больно, но и сладко тоже. Ведь только об этом она и думала последнее время, почему изменился Федор, чего не хватает ему в семье.
Киру разлюбил муж. Соседка Зина, толстая, румяная, без единой морщинки на лице старуха, видимо, сочувствуя ей, как-то сказала: «Милая, ты думаешь, одна несчастная и разлюбленная? Да мужики все такие — сначала любят, а потом молоденьких им подавай». Кире показалось, будто Зина своими толстыми сиреневыми пальцами внутрь, в самое сердце, к ней забралась. Больно, но и сладко тоже. Ведь только об этом она и думала последнее время, почему изменился Федор, чего не хватает ему в семье.
Женщины, молодая и старая, сидят на лавочке возле дома. У Зины на коленях дремлет огромный рыжий кот Васька, с которым она редко расстается. Теплый майский вечер. Волнами наплывает душный черемуховый запах. Рядом, возле куста смородины, озабоченно гудит толстый шмель. Он садится то на одно, то на другое бледновато-желтое соцветие. Те пружинисто вытягиваются вниз, и даже ветки под тяжестью шмеля гнутся, издавая острый, свежий аромат. Нет ничего томительней этого весеннего цветения.
Ходить бы до поздней ночи по улицам Мышкина, устав, садиться на случайные лавочки у домов. Говорить, что в голову придет, пустяки и глупости. Так они с Федором, познакомившись, болтались без всякой цели свою первую весну. Ей часто было смешно. Федор немножко похож на шмеля. Кудрявый, черный. На нее смотрел нежно и призывно. Говорил, волнуясь: «Какие у тебя, Кира, глаза русалочьи, зеленые».
Никто Кире слов таких, кроме него, в жизни не говорил. Она тихая, скромная. Не любит обращать на себя внимание. Раньше бы в такое время бродила одна по берегу Волги, собирала разноцветные камушки, заходила на одной ей знакомые молчаливые ландышевые поляны в лесу. Вбирала в себя дурманящие запахи весны, ее бело-розовые цвета.
Федор тоже и ландышевые островки любит, и весну. Творческий человек, режиссер театра при доме культуры. Никогда один не бывает, все учит самодеятельных актрис, как ходить, как говорить, как чувствовать. Раньше он брал ее с собой на репетиции, теперь не берет…
Углубившись в мысли о муже, Кира не слышала, о чем Зина толкует. А соседка ей, оказывается, о своем горе рассказывает. И когда старуха в десятый раз повторила: «Сашка ушел», до Киры, наконец, дошло, что пожилая женщина, толстая и неуклюжая, совсем вроде не созданная для любви, тоже переживает семейную драму. А грубостью только маскирует боль. Да и как не огорчаться? Двадцать лет назад из больницы привела здоровая, крепкая соседка заморенного, бледного мужичонку. А лицо у него тогда, как и сейчас, было выгнуто полумесяцем. Это от отсутствия зубов. Выходила его Зина, откормила. А теперь вот ушел.
«Неужели Саша гулял?» — не сдержала Кира своего удивления. — «Гулял, да еще как! Не хуже твоего». У Зины даже глаза выкатились от негодования. Кира, заволновавшись, пробормотала: «У меня муж не гуляет». А у самой сердце забилось как сумасшедшее: вот она, разгадка. Как до нее сразу не дошло?..
Больше сидеть на лавочке ей не хотелось. Оказывается, все просто. Она думает, у мужа творческий кризис. А он ученицу свою по оврагам водит, смотрит на нее, как когда-то смотрел на Киру. Да, наверное, про глаза, бездонные омуты, говорит. И если бы только смотрел да говорил…
Кира потихоньку открыла своим ключом дверь квартиры. Федор не любит, когда его отвлекают. Муж на кухне приятно гудел густым баритоном романс, Кира нехотя заслушалась: «Спрятался месяц за тучку, не хочет он больше гулять, дайте же правую ручку к пылкому сердцу прижать»…
Ей показалось, что голос его чувствительно дрогнул. Слова какие-то старинные и странные. Сентиментальные, с пошлинкой. Но ведь и трогают при всем этом! Разношенная туфля соскользнула с ноги и громко грохнула о пол, Кира вздрогнула. И тут же раздался раздраженный голос Федора: «Ты только одно и умеешь — мешать. Я такую сцену сейчас продумывал. Она должна быть коронной в спектакле. А теперь все, ушла, нет ее!»
Он вышел в узенький, тесный коридор. Зеркало на стене всю правду показало: муж темный, загорелый, а она по сравнению с ним смотрится невыигрышно: лицо бледное, без румянца, выбеленные волосы, глаза какие-то тусклые, вроде даже и не зеленые. Конечно, воздуха совсем не видит, работает в бухгалтерии, с отчетами целыми днями сидит. Некогда собой заняться. Если бы Федор взял ее к себе в спектакль, то отвел бы, наверное, самую незавидную роль. Домработницы, к примеру. Она вздохнула почти неслышно и попыталась незаметно в свою комнату проскользнуть. Но муж ее остановил: «Где ты была? Почему вечер на дворе, а ужин не готов?» «Но ты же знаешь, у меня сейчас много дел на работе, второго бухгалтера сократили, одна управляюсь», — попыталась объяснить Кира. «Ужин готовить — времени нет, а следить за мной успеваешь!» — гневно округлил он и без того круглые глаза.
Кира Федора не боялась, знала его слабость — любит покричать, пожестикулировать. Творческий человек, куда денешься! Сама не умела скандалить. Может, ее безответность и разжигает мужа? Вот и сейчас, вместо того чтобы возмутиться, спросила тихо: «Это кто же тебе такое сказал?» И он не удивился вопросу, словно ждал его: «Да Маша же сказала, Маша, на которую ты приходила смотреть!» Ах, вот оно что! Малышка лучше ее разбирается в ситуации! Это Кира отметила про себя. А мужу ровным слабым голосом объяснила, что она проходила мимо дома культуры, знала, что идет репетиция, захотелось хоть одним глазком посмотреть, зашла в зал, села на задний ряд и конечно же, не думала, что это кого-то взволнует. «Конечно, взволновало, ведь Маша еще совсем девчонка. Ее смутило, что моя жена пришла на репетицию», — сказал Федор. А Кира молчала и вспомнила, как требовательно и в то же время нежно звучал голос мужа, когда он поправлял свою ученицу.
Разговор чем дальше, тем больше становился нелепым. Но Федор, кажется, этого и не замечал, принялся расписывать, какая Маша талантливая: после школы ей нужно в театральный институт поступать, и он ей в этом поможет. Поедет с ней на экзамены, если надо, сам с членами комиссии будет разговаривать. Кира вздохнула. Представила Машу — тоненькую, высокую, выше Феди на полголовы. Глаза у нее карие, яркие, в пол-лица. Ну неужели муж, такой умный, чуткий, не понимает, что ведет себя глупо? Что он, как страус, прячется от реальности?
«Федя, а ты не забыл, какой сегодня день?» — спросила Кира как можно мягче. Федор, словно ее и не слышал, расхаживал нервными шагами по квартире, шумно двигал ящики письменного стола. «Федя! — погромче сказала Кира. — Сегодня день нашего знакомства. Ты не забыл?» Муж в комнате перестал шагать из угла в угол, а Кира как ни в чем не бывало предложила: «Может, отметим?» Они были непьющей парой в самом прямом смысле этого слова. Но для всяких торжественных случаев она все же держала у себя в кухонном шкафу бутылочку красного виноградного вина.
Вино, сыр, горячая картошка, посыпанная укропом, — вполне хватит для скромной трапезы на двоих. Муж вышел на кухню, принялся помогать накрывать на стол — все как в первые годы их совместной жизни. Даже улыбнулся ей, спрашивая, из каких фужеров станут пить — хрустальных или простых. «Конечно же, из хрустальных, — улыбнулась и Кира. — Такой день у нас с тобой».
Разговор начинать было трудно. Кира не привыкла вытягивать из мужа правду. Хитрить она не умела, поэтому, выпив фужер вина и чувствуя, что смелости прибавляется, спросила: «Федя, а какие у вас с Машей отношения?» Муж, тоже расслабившийся от спиртного, покачал темной кудрявой головой: «Ты потому и решила праздновать, чтобы подразузнать?» Помолчал, повздыхал, глаза увлажнились: «Ученица она моя. Жалко мне ее. Красивая, блестящая девушка. А достанется какому-нибудь негодяю — и все таланты свои погубит». Выпили еще, за Федин будущий спектакль. Кира продолжила: «А ты вот с ней на экзамены в институт хочешь ехать. От негодяев, что ли, охранять будешь?» Она хотела пошутить, но получилось язвительно. И Кира тут же пожалела о своей бестактности: карие глаза Феди покрылись влагой. И он стал излагать жене, что ситуацию он хорошо понимает, что перспектив у него никаких. За Машей и сейчас ухлестывает одноклассник — стройный красавец отличник. «Так ты любишь, что ли, ее?» — Кира уже не рада была, что затеяла этот странный разговор. Но и остановиться не могла. «Я и ее люблю, и тебя», — помолчав немного, хрипловато отозвался муж.
Кира резко отодвинула фужер с вином. Оно, расплескавшись, густыми душистыми каплями закапало со стола на пол. Она не стала вытирать, потихоньку вышла в коридор. Хотелось плакать. Вот оно как бывает. С одной удобно, с другой приятно. Вроде и выбора-то никакого нет! Надо принимать жизнь такой, какая она есть? Жена — подушка, а на сцене — подружка?
На лестничной площадке, у двери напротив, шел бурный разговор. Зина вопрошала кого-то басовито и гневно: «Что, наблудился, теперь ко мне идешь?» Кира подумала, что она своего рыжего кота Ваську так отчитывает. Бывает, сбегает он от хозяйки поваляться на травке. Но тут, похоже, пришел не Васька. Слабый мужской голос с запинкой, неуверенно произнес в ответ: «Все-то ты, Зина, придумала. Ничего серьезного и не было». И через паузу: «Не выгоняй меня!» Кира улыбнулась, вытерла со щеки слезинку. Быстро же у соседки жизнь семейная наладилась! Не так, как у нее. В голове не умещается, как после признания мужа жить.
Надежда КУСКОВА.
