Эта история произошла давно, еще в те годы, когда мы не имели хороших дорог, хотя мы и сейчас их не имеем, но тогда они были еще хуже. Зато тогда от Рыбинска до Пошехонья можно было доехать, а вернее, доплыть на «Метеоре». Но история эта не о дорогах, а о том, что в любые времена женщина отдает свое сердце тому, кто ради нее может пойти на жертву.
ПУТЬ ДОМОЙ
Это было настоящее путешествие, хоть и длилось недолго.

  Эта история произошла давно, еще в те годы, когда мы не имели хороших дорог, хотя мы и сейчас их не имеем, но тогда они были еще хуже. Зато тогда от Рыбинска до Пошехонья можно было доехать, а вернее, доплыть на «Метеоре». Но история эта не о дорогах, а о том, что в любые времена женщина отдает свое сердце тому, кто ради нее может пойти на жертву.

ПУТЬ ДОМОЙ

Это было настоящее путешествие, хоть и длилось недолго. В этом пути самым главным было, конечно, водохранилище или, как любовно мы его называем, море. Впечатлительным натурам вроде Веры было жутко представлять, что вот плывет она, а там, на глубине, под огромной толщей воды, лежат целые деревни и что стоят там храмы с коваными оградами. И стоят около этих храмов высокие колокольни, такие высокие, что и водам моря не всегда удается их скрыть, поэтому временами ей казалось, что вот-вот и поплывет над водой протяжный колокольный звон.

Вера пугалась самой мысли, что там, на дне моря, остались кладбища с деревянными крестами, которые по представлению, почерпнутому в повести Распутина, должны всплыть и плавать тут, на поверхности. Она рисовала в своем воображении леса, которые когда-то были полны грибов и ягод. Из детства, из бабушкиных рассказов она запомнила волшебное название ягоды — гонобобель, который она никогда не видела, но при одной мысли о котором во рту появлялся такой кислый вкус, что сводило скулы. А еще то, как перед войной гоняли мать и ее подруг молодых пилить лес на дне будущего моря.

Пока Вера вертела головой и бегала от одного окошка к другому, «Метеор» уже причаливал к деревянной, скрипучей пристани, и веселый матросик бросал чалку. Едва Вера ступала на трап, как тут же оказывалась в крепких объятиях отца. Он у нее работал председателем в соседнем с городом колхозе, и потому старенький председательский «газик» был в полном его распоряжении. Он вез ее домой, а дом к ее приезду обычно уже был наполнен ароматами пирогов, вился дымок над крышей баньки, и даже, казалось, собаки со всей округи приветствовали ее радостным лаем.

ОБА ПАРНЯ СМЕЛЫЕ

Едва переступив порог и обнявшись с матерью, Вера спрашивала:

— Мам, парни приходили?

— Да приходили, приходили твои парни, куда они денутся, с утра уже интересовались, приедешь ты сегодня или нет?

— Что, оба вместе так и приходили? — смеялась Вера. И смех этот был какой-то зыбкий, доселе матери совсем не знакомый. «Что с дочкой?» — пугалась она и отвечала:

— Да нет, по отдельности приходили… Сначала Вовка, важный такой. Спрашиваю: «Что, соскучиться успел?». А он: «Ностальгия меня замучила, тетка Маня… Болею я…» И что за болезнь такая, а, Верушка? Ты-то, поди, все болезни теперь знаешь…

— Знаю, знаю, мама, извел он меня со своей ностальгией, ждет не дождется, когда я закончу учебу, замуж взять меня хочет. Представляешь? Вовка и жених…

— А ты?

— А что я? Куда мне деться? Придется выходить!

И она опять весело хохотала, становясь неотразимо похожей на свою бабку Симу, — у той никогда было не понять, шутит она или говорит правду, засмеется, бывало, так, что все морщинки в бугристый кулачок соберутся. И Верушка такая же шутница — что вот сказала? Навела только мать на сомнение: жених для нее Вовка или нет?

— Мам, а Витька приходил?

— Приходил, как же без него, этот никогда не проспит Христову заутреню, шумел там, под окошком, в дом-то не заходил. Только это не жених тебе, Верка, баламут он… И работяга, ничего не скажу, и добрый, но взбалмошный какой-то, отмочит другой раз такое, что и представить невозможно.

— Так он и не жених, мама, так, друг детства… Уж такой, мама, друг, что недолго и женихом стать.

И она опять хохотала, чем приводила мать в полную растерянность и недоумение. Мать понимала, что и Витька, и Вовка — оба парни хорошие, свои, деревенские, выйдет если Верушка за которого — никуда на чужую сторону не уедет, так и будет жить здесь, на глазах у родителей. К тому же оба парня выученные, один — агроном, а другой хоть и тракторист, но такой, что и агроному фору даст, что ни премия — все его, хвалят не нахвалятся и начальство, и колхозники, да и семья у него хорошая, только вот шутник — балаболит и балаболит.

А у Верушки профессия для деревни тоже нужная, нынче вот медицинское окончила, Афанасьевну на медпункте заменит, той давно на пенсию пора, да только старухи каждый год в ноги валятся: и еще поработать уговаривают, а теперь вот и уговаривать не надо, из Верушки хорошая фельдшерица выйдет…

И мать с грустью глядела в сторону Веры, понимая, что выросла пташка, и немного ей осталось ворковать в родительском гнезде.

На другой день в городе было большое районное собрание, на котором обоих парней должны были награждать почетными грамотами и вручать подарки, потому что колхоз на посевной занял первое место, в чем и того, и другого была несомненная заслуга.

С утра парни тормошили Веру, чтобы она собиралась быстрее, а она будто нарочно неспешно утюжила свой синий сарафан и укладывала шикарную косу в высокий пучок…

НОВЫЕ КОЛГОТКИ

Внезапно ойкнув, она высунулась в окно и прокричала:

— Поезжайте без меня, у меня колготки порвались, а новых нет… поезжайте!

— Как это без тебя? — сразу заерепенился Витька. — Никуда мы без тебя не поедем. Подумаешь, колготки, да там такая толпа будет, что и не заметит никто, а мы тебя прикроем, как в броню оденем. Выходи давай!

Но Вера замотала головой и, скрывшись в окошке, крепко закрыла обе створки. Вовка, понимая, что все уговоры бесполезны, ничего не говорил, а только остервенело ковырял кочку на дороге.

Вдруг окошко опять распахнулось, и Вера с обидой прокричала им:

— Ни фига себе, поедем! Сами-то вон как вырядились, костюмчики-то специально по такому случаю справили? Вижу, что специально! Женихи! А слабо вам не ездить в этот город? Оставайтесь, подумаешь, какие-то бумажки, папа получит и привезет…

Она заметила, как Вовка ударил ладонью по бабки Паниному огороду, ударил так сильно, что рейка переломилась и улетела прямо в гряды. В это самое время резко просигналила машина, и Витька, показав ей кулак, первым побежал в ту сторону, Вовка вразвалочку двинулся следом.

Посмотрев на Верушку, мать, к большому своему удивлению, не заметила и тени сожаления на ее лице, обратила только внимание, что она, раздевшись, не убрала сарафан в шкаф, а повесила его на стул, будто собиралась в скорости надевать его снова.

Парни же, прибыв в город, первым делом отправились в буфет и оба купили по «Аленке», чтобы вечером искупить перед Верушкой свое отсутствие. Потом началась торжественная часть, Вовка заметно волновался перед выходом на сцену, у него даже ладони вспотели. В этом волнительном состоянии он как-то упустил тот момент, когда друг его покинул зал и заметил Витькино отсутствие лишь тогда, когда объявили его фамилию, а на сцену никто не вышел. Он начал оглядываться по сторонам, предполагая, что друг заболтался с какой-нибудь симпатичной соседкой и все прослушал. Но дальше со сцены зазвучали другие фамилии, а Витька так и не появился. Вовке это показалось странным: зачем тогда было и ехать?

Когда и собрание, и концерт закончились, Вовка спустился вниз с намерением найти свою машину, чтобы поскорее уехать домой. Еще на подходе он увидел Витьку и… Верушку.

— И ты приехала? С кем? — устремился он к девушке.

— Да вот с ним, — кивнула она на Витьку, который сверкал, как начищенный самовар. — Купил он мне колготки не моего, правда, размера, уговорил Васильича и приехал за мной… Грамоту получить он, конечно, не успел, но я его сама наградила…

Вовка почувствовал, как кровь приливает к лицу, как поднимается в душе детское желание повернуться и бежать от того места, где могут обидеть. А Верушка, подхватив Витьку под ручку, как бы между прочим, сказала:

— Мы сейчас заявление в загс подали. Свидетелем на нашей свадьбе будешь? Все-таки друг детства…